Сегодня – День памяти жертв политических репрессий
В селе Швед Красноярского кантона АССР немцев Поволжья (сейчас с.Ленино Саратовской области), где родилась Эрна Александровна, полдеревни носили фамилию Аирих. В сорок первом, когда началась война,
Эрне Аирих было шестнадцать. Начало войны советские немцы восприняли как общенациональную трагедию. Молодёжь рвалась на фронт. Боялись, конечно, что к ним, немцам, отношение изменится, но истинных масштабов катастрофы не могли себе представить даже взрослые. В те годы молох репрессий перемолол судьбы не только людей, но и целых народов. В этом скорбном списке окажутся калмыки, чеченцы, ингуши, карачаевцы, крымские татары… А первыми жертвами политики стали советские немцы.
Летом 1941 года немецкая молодёжь проявила недовольство тем, что военкоматы отказывают им в призыве. Даже тех, кто уже был в армии, отправляли назад: «Без вас есть кому воевать». Один из тех, кого отправили с передовой в трудармию, потом с горечью говорил: «Как тяжело в России быть патриотом с немецкой душой». Чтобы разобраться в ситуации, в республику приехали Л.П.Берия и В.М.Молотов. Разобрались…
28 августа на колхозное поле пришёл бригадир с опубликованным в газете Указом Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». На сборы дали 24 часа. Так для Эрны Александровны и её народа началась трагедия. Всего в отдалённые районы Сибири, Казахстана и Средней Азии, на Урал, Алтай было переселено до 950 тысяч немцев.
…Отец с матерью посадили детей на телегу, взяли с собой то, что смогли унести, и отправились в г.Энгельс. Здесь два дня формировался состав. В теплушки разрешили взять только ручную кладь и еду. Остальное отобрали. У каждого вагона стоял часовой с автоматом. Затолкали всех в телячий вагон с нарами. Когда вагон набился, клацнули засовы, и состав тронулся в долгий путь к Сибири. На каждой станции из вагона снимали по 4-5 семей. Нужду справляли в тупиках. Кто под поезд, кто куда – и снова в вагоны. Приходилось терпеть от станции до станции. На крупных станциях забирали умерших и кормили. Два раза в неделю…
Дети на нарах, взрослые на полу – так они ехали 17 дней. Холодным сентябрьским днём высадили в г.Ачинске Красноярского края. Женщин с детьми погрузили на подводы и увезли. Мужчин оставили разгружать вагоны. Они вернулись через день. Но ненадолго. В январе 1942 года мужчин в возрасте от 15 до 55 лет забрали в трудовую армию.
- У нас в Поволжье был процветающий колхоз, – вспоминает Эрна Александровна. – Добротные крыши, электричество в домах, аккуратные, чистые улицы… А тут грязь, слякоть, дома покрыты соломой, на всю избу одна коптилка – вот и всё освещение. В памяти сразу всплыли бабушкины сказки о разбойниках. Деревня была в тайге, строительного материала навалом, а рук толковых нет. Так и жили – среди добра, но в нищете.
В сентябре настал черёд женщин. Забирали всех от 16 до 45 лет. Детей – в детдом, матерей – в трудармию. Исключение сделали лишь для беременных и тех, у кого дети до 3-х лет. Сколько трагедий будет потом, уже после войны, когда матерям, разлучённым с детьми, разрешат их забрать! Выросшие без родителей, они волчатами встречали матерей: «Ты мне не мать! Где ты была, когда я умирал здесь от голода, когда меня вши заедали? Когда меня дразнили подкидышем, немцем, когда избивали!..».
В семье Аирих престарелой матери ещё повезло: из-за ревматизма её с 11-летним сыном оставили в Сибири. Эрна с сестрой Идой увидятся с нею лишь в 1954-м. Из трёх недель отпуска неделю ехали туда, неделю обратно. Неделю побыли с матерью. Она проживёт в Сибири весь остаток жизни. В 1955 году встретит своего брата, сосланного в Казахстан. Отец Эрны и Иды, бывший офицер русской армии, 30 лет прослуживший царю и отечеству, умрёт в трудармии.
А тогда, осенью сорок второго, в Стерлитамаке оказалось больше ста немок. Они прибыли со всего Союза. Подруга Эрны Александровны Ида Андреевна Мертин, например, приехала из Алтайского края.
- Там было шесть немецких деревень, – вспоминает она. – Мы жили особняком. Свой сельсовет, клуб, немецкая школа… Я успела закончить пять классов, когда обучение сделали на русском. Учитель был хороший дядечка, но как он с нами мучился: мы его не понимаем, он нас… Потом дали переводчика. Так и выучились. Здесь меня на русский лад записали – как Мертину: букву «а» к фамилии добавили.
Слов нет, в войну приходилось трудно всем. Но советским немцам – особенно. К физическим трудностям добавлялись моральные унижения. Они были немцами, и этим всё сказано. Работали от рассвета до заката. Зимой заготавливали лес под Авзяном. На себе таскали десятиметровые сосны. Жили там же, в лесу. В паводок лес сплавляли по Белой. Плоты вязали, стоя по колено в ледяной воде. И всё это за 800 граммов хлеба в день. Штрафовали за любую провинность. Увидела табельщица, что работают посменно: пока двое ковыряют лопатами мёрзлую землю, двое отогреваются, – минус двести граммов из пайка.
На всю бригаду было трое мужиков из местных: двое на подводах, третий – бригадир. Стоит, покрикивает, подгоняет. Однажды Эрна свалилась в воду, а он в хохот. Посмотрела, как он смеётся, схватила берёзовый шест, которым брёвна подталкивали – тяжёлый такой, весь разбухший от влаги, – и в него: «Пусть меня посадят на 25 лет, но если ещё будешь ржать – убью!».
- Оставь их! – вступился за женщин другой. – Они с шести утра на ногах…
Летом месили глину и формовали кирпич на кирзаводе. Директор выделил клуб на сто человек. Вещи к утру не успевали просохнуть, на всех – одна печка. Готовить было не на чем, да и не из чего. Кормили баландой из заводской столовой. Кто похитрей, тот умудрялся воровать в столовой картофельные очистки. Их отогревали на печи.
Но весной сорок третьего и с этим «курортом» было покончено. На директора написали жалобу – создал, мол, комфортные условия для врагов народа. И он вынужден был попросить их из клуба. Пошли по дворам, искать крышу. Так продолжалось два месяца, пока не приютились у одной старушки. Всё лето делали у неё ремонт, а осенью, когда закончили, она их выставила на улицу.
Трудармия будет расформирована лишь в 1947 году. Выжившим немцам разрешат вернуться только в места выселения: на Урал, в Сибирь, Казахстан. Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года, все они будут приговорены к ссылке навечно. За побег с мест обязательного поселения – 20 лет каторги. До 1956 года советские немцы, как и другие спецпереселенцы, будут ежемесячно отмечаться в комендатуре.
После войны Эрна Александровна вышла замуж за спецпереселенца. В пятьдесят первом их перебросили в Белебеевский район, на строительство санатория.
- Помнится, добирались мы туда на полуторке, – вспоминает она. – В кузов погрузили домашний скарб, там же поместились мы с мужем, трое сыновей (двоим из них было по 7 месяцев), свёкор, корова и милиционер с наганом. На Белой – длиннющая очередь подвод к парому. Милиционер выскочил: «А ну, разойдись! Тюремщиков везём!». И нас пропустили без очереди.
На месте муж Богдан Андреевич заболел, и врач, видимо, тоже из спецпереселенцев, предложила им перевод в Сочи. Но Эрна Александровна отказалась: а если с ним в дороге что случится? А корову куда, а хозяйство… Врач только руками развела: «В первый раз вижу, чтобы от Сочи отказывались…».
Так они вернулись назад, променяв Сочи на Стерлитамак. Снова пошли по квартирам. После реабилитации самовольно построили дом за Ашкадаром, на Трубной. Место было пустынное, но их всё равно привлекли к суду. «А что мне оставалось делать? – скажет судье глава семьи. – Самовольно строиться или зимой с детьми остаться на улице».
Судья ограничила наказание штрафом.
Болезнь догнала Богдана Андреевича в 2000-м. Времена были уже иные, и ему в Германии сделали операцию – для этого пришлось получить двойное гражданство. По дороге домой была долгая стоянка в Саратове.
- Ну, вот, Эрна, мы и на родине, – улыбнулся он, выглянув в окно. – Довелось-таки вернуться домой, откуда нас увезли в сорок втором. Теперь можно и умереть спокойно…
Потом он закрыл глаза и умер.
Их оставили на станции, и лишь через несколько дней сын смог забрать тело отца. Спасибо руководству ВНЗМ-2, где всю жизнь проработал покойный, – помогли с транспортом.
- Эрна Александровна, а вы подавали на компенсацию? – поинтересовался я под конец беседы. – В девяностые многие добились справедливости…
- Какая там компенсация! – махнула она рукой. – В Поволжье у нас был крепкий, добротный дом. Подала было на компенсацию, но чиновники ответили, что заявление неправильно написала. Так ничего и не получила. За богатством никогда не гонялись, так чего уж на старости лет… Детей я пережила, так что главное моё богатство – это 9 внуков и 12 правнуков.
http://srgazeta.ru/2012/10/pamyati-zhertv-politicheskix-repressij/
