2012год - год памяти, год 70-и летия создания трудовой армии.

[Наталия]

2011 год близится к концу. Какой он был? Грустный год. Год Памяти. Год 70-и летия депортации целого народа, который трудился, созидал и верил. В правду и справедливость... и всё ждал и ждал, что эта правда станет нормой жизни. Но этого времени так и не дождался. За труд и преданность получил вечную ссылку, колючую проволоку и штык в спину. А мечтал он о возвращении. На родимую землю, на дорогую сердцу Волгу, в отчий дом. Не случилось...

2012 год. Ты уже на пороге. Каким ты будешь? Хочется, чтобы был достойным. Достойным той памяти, которую выстрадали те, кого уж нет. Ведь их потомки тоже ждут. Но ждут прежде всего покаяния. Покайся , Родина! Время покаяния ещё не прошло. Вот и повод снова есть. Ведь 2012 год тоже год памяти. Именно в 1942 году заработали нещадные жернова - трудовая армия. Сколько перемололи они человеческих судеб, превратив целый народ в бесправных, униженных и оскорблённых.
Открываю эту тему для памяти, для скорби. Пусть в пространство улетают наши мысли, наполненные любовью к тем, кого уж нет. К тем, кто ещё жив. Пусть знают все, что мы помним, мы не забыли.
Покайся, Родина!

[golos]

В этих людях память еще жива...

Воспоминания Веры (Берты) Ивановны Нечаевой
Добрые люди помогли выжить в нелегкие времена

Я родилась 7 сентября 1926 года в немецкой семье в Оренбурге. Семья была дружной, родители относились друг к другу с любовью и уважением, а детей растили в заботе и ласке. Мама, Елизавета Казимировна, хозяйничала в доме, присматривала за детьми. А папа, Иван Михайлович Коль, занимал какую-то, не помню какую, руководящую должность. Кроме меня в семье было еще трое детей: Иван, Отто и старшая сестра Лиля. С раннего возраста родители приучали нас к трудолюбию, аккуратности, терпению.
Нежданно-негаданно пришла в дом беда. Лилю кто-то ударил по колену, и пошло воспаление. Отец повез ее к лучшему хирургу в Ташкент. Назначили лечение, и пришлось переехать в Ташкент всей семье. Отец купил дом, в нем и жили.
Но, как говорится в старой русской пословице: беда одна не ходит. В 1933 году (мне было 6 лет), отец в командировке заразился сыпным тифом, умер в поезде, не свидевшись с семьей.
А год шел суровый, голодный. Мама осталась одна с четырьмя детьми и без работы. Пришлось продать дом. На вырученные деньги купили другой, маленький, старый. Мама устроилась на работу. Старший брат тоже пошел работать. А меня мама, не видя другого выхода, отправила к своей сестре в Оренбургскую область.
Жила я у тети в качестве няньки. Сама еще ребенок, а вот приходилось смотреть за такими же детьми. Деваться некуда, терпела. Была еще одна трудность: члены тетиной семьи говорили на родном немецком, а я не знала языка.
В 7 лет пошла в трехлетнюю школу. Очень хотелось учиться. Я, видно, отличалась от сверстников не только способностями к учебе, но и повышенной активностью. В школе всегда была в центре внимания. Вспоминаю, как я лихо плясала под собственное исполнение песен на узбекском языке, который выучила в Ташкенте. Прямо-таки приводила в восторг одноклассников.
Но возвращалась домой, и тут уже было не до плясок. Снова впрягалась в тяжелую, недетскую работу. Но, скажите, по силам ли семилетней девчушке сделать все по дому, так, чтобы без сучка без задоринки. Не каждый взрослый может справиться с домашним хозяйством. За оплошности получала от тетки подзатыльники. Вместо того, чтобы резвиться на улице, сидела дома и присматривала за детьми. И жила бы я так неизвестно до какого времени, но однажды произошел со мной случай, который помог вернуться домой. Как говорится, не было бы счастья, так несчастье помогло.
По наставлению тети, пошла я стирать белье на речку. И на беду одеяльце не удержала, выронила в реку. Течение подхватило его и стало уносить все дальше и дальше от берега. А я испугалась, что тетя накажет, и, не долго думая, прыгнула в воду. Неизвестно, что бы случилось, если бы не какой-то мужчина. Заметил ребенка и вытащил на берег.
Об этом случае написали маме. Одна ее знакомая забрала меня у тетки и привезла домой. Это было в 1939 году. Я пошла в русскую школу, в 3 класс. Пришлось русский язык изучать заново. Было трудно, но я привыкла к нелегкой жизни у тети. Так что свои проблемы решала самостоятельно. Постепенно вошла в колею, училась в собственное удовольствие. И еще помогала матери по хозяйству, присматривала за больной сестричкой Лилей.
1941 год – начало войны с Германией. К счастью, беды, лишения, голод, которые унесли миллионы жизней людей в эти страшные годы, почти не коснулись нас. Ташкент – южный город, много фруктов, овощей – с голода не умрешь. Но несчастье пришло оттуда, откуда не ждали. В один миг русские немцы стали врагами народа. Меня выгнали из школы. Я не закончила даже шестого класса.
В мае 42-го братьев забрали в трудармию. Старшего в Челябинскую область, а другого в Удмуртию, в Глазов. Мама не выдержала переживаний, умерла. А меня, сироту, вместе с другими немцами погрузили в вагон и повезли в Самаркандскую область, в Хатарчинский район.
Всех детей и взрослых раскидали по разным семьям. Меня поселили в семью одного узбека. Он с добротой и лаской относился ко мне на протяжении всех лет, которые прожила у него. Сам был из репрессированных, его выслали в эти горы в 30-е годы. В соответствии с обычаями у хозяина было несколько жен. Через некоторое время он отвез меня к своей старшей жене. У нее я прожила 5 лет. А потом хозяин отвез меня в район и поселил у второй жены. Я работала в колхозе, и мне даже выделили землю, 15 соток. Освоила профессию бухгалтера, работала в сельсовете. В этом районе занимались шелководством, разводили шелкопряды. Девушки ходили в ярких шелковых платьях. А у меня было одно сатиновое платье. Но на такие мелочи старалась не обращать внимания. Работала наравне со всеми, а потом даже выбилась в передовики.
В 1946 году стали возвращаться домой фронтовики. Вернулся и муж моей знакомой, фельдшера. До войны он работал в школе и, вернувшись, снова стал учителем. Как-то раз подозвал к себе и сказал: «Вера, хочу поговорить с тобой. Каковы твои планы на будущее, чем собираешься заниматься?». Вопрос поставил меня в тупик. Одно я точно знала: в сельском хозяйстве, как все вокруг, работать не хочу. Тогда учитель предложил пойти в школу и закончить седьмой класс. Я, конечно, согласилась. Он меня даже устроил в школе библиотекарем, чтобы было на что жить. Седьмой класс я закончила успешно, хотелось учиться дальше.
К тому времени братьев отпустили из трудармии. Решила ехать в Глазов. Заняла у брата комнату в бараке, и жили вдвоем.
Устроилась работать учетчицей, вечером училась. В жизни были и маленькие радости. Вечером, возвращаясь с учебы, с другими девчатами заходили в клуб и танцевали. У меня получалось, особенно медленный вальс. Танцевала, «кружила» головы своим партнерам. Но никогда не позволяла себе близкое знакомство. Считала, что вряд ли кто-то осмелится встречаться со мной, когда узнает, что я из семьи репрессированных.
Как-то раз в один из вечеров, натанцевавшись вдоволь, я отправилась домой. По дороге меня догнал юноша и предложил встречаться, но я ничего ему не ответила. Знала, что возможно завтра он здороваться не будет со мной. Так и случилось. Разузнал все обо мне и прошел у него весь запал.
Меня, если честно, это несильно расстраивало. Главным делом была учеба. Я встала на учет, чтобы получить паспорт. Его у меня забрали в шестнадцать лет, когда репрессировали. В 24 года закончила среднюю школу, решила поступать в медицинский институт. Но немцам не так-то легко было поступить в институт. Немало пришлось пережить. И все-таки настойчивость победила, я стала студенткой Молотовского медицинского института.
Помню первое ощущение от студенческой жизни. Поднимаюсь по лестницам института, и кажется, что вот-вот взлечу от счастья. Я не только отлично училась, но и участвовала в общественной жизни. Оказалось, у меня есть способности к пению. На первом курсе пошла в хор. Определили - первый голос сопрано.
До поры до времени мне помогал младший брат, но как-то пришло от него письмо, в котором он извинялся, больше не сможет высылать деньги, у него своя семья, дети. А у меня сессия. Я так расстроилась, что впервые сдала экзамен на тройку. Нужно было как-то жить. Устроилась медсестрой, ночью работала, днем училась. Бывало, по три, четыре дня нечего было есть.
Но выдержала, в 1956 году окончила институт и осталась в детской городской больнице №10, где подрабатывала еще будучи студенткой. И всю остальную жизнь служила любимой профессии врача. Сложилась и личная жизнь – вышла замуж, воспитала двух сыновей.
Сейчас мне 83 года. Я не жалею ни о чем, что было в моей жизни. На протяжении многих лет, с детства мне встречались только хорошие люди, они помогли выжить в нелегкие времена...
http://www.psychosoz-arbeit.org/index.php?option=com_content&view=article&id=103&Itemid=74&lang=ru

Из воспоминаний Марты Ноак
Записал сын Павел Эссер, правку провела Алла Кернер

Наша жизнь в зоне

О прожитых годах тяжело вспоминать. Когда в Свердловске была выставка работ художника Михаила Дистергефта о репрессиях российских немцев, то были отзывы: "Нет, этого не могло быть!". Были реплики что надоела уже это тема. Но если мы не будем помнить об прошлом, то всё может повториться.
О себе: В марте 2012 года мне исполнилось 88 лет. Пережила трудармию (ГУЛАГ). Родного моего папу в 37 году расстреляли, потом реабилитировали. Боль осталась, она во мне сидит и сегодня. В начале 1942 года нам вручили повестки от горвоенкомата (я была медсестрой запаса). Поздравили, что посылают на фронт. Собралась наша группа на вокзале в Камышлове, и нас сразу окружила милиция, сказав, что тут "особые люди". Погрузили нас в вагоны и из Камышлова повезли в Свердловск, где был пункт сбора. И только там мы с сестрой поняли, что нас забрали как лиц немецкой национальности. Затем под охраной повезли в Карпинск, там нас гнали пешком, несколько километров. Была зима, сильные холода. Привели к баракам без окон и дверей - это были бывшие лагеря. Женщины в слезы, а мужчина стали обустраивать наш быт. Спали на 9 м.кв. 18 человек на нарах. Столько было клопов, что мы собирали их в пакеты, а потом топтали. На работу гоняли под охраной в разрез добывать уголь, лагерь был окружён колючей проволокой, а по углам - вышки.
Позднее, когда организовали больницу в бараке, то меня взяли медсестрой. А сестру Лизу - в штаб: у неё очень красивый почерк. В свободное от дежурства время я ходила по баракам и делала уколы. Шприцы кипятили в консервных банках, но никаких осложнений не было. Свирепствовали тиф и дизентерия, но мы, как могли, боролись с инфекциями.
Сохранились отрывочные воспоминания. Меня направили принимать "власовцев". Подходит ко мне власовец и набрасывает на меня чернобурку. Я её с гневом отбрасываю. Подходит лейтенант и её берёт.
Как-то направили нас принимать интернированных немцев из Германии. Ко мне подошёл мужчина и говорит: "У меня в дороге умерла дочь - возьмите её вещи". Я отказалась, а лейтенанты всё забирали, снимали цепочки и золотые серьги у женщин. (У меня совесть чиста, видимо, за это мне Бог продлевает жизнь)
Как-то во время дежурства я присела к печке, была в пальто и заснула, а когда проснулась, болит спина. Говорю няне о том, что у меня болит спина, а она, осмотрев, сказала, что у меня волдыри от ожога.
Однажды во время дежурства ко мне подходит больной дистрофик и говорит: " А ну сестра, давай поборемся". Я испугалась, а доктор Ульрих подбежал и схватил его, положил, и он сразу умер.
Ещё помню, как-то няня другого отделения подошла к проволоке, её окрикнул охранник, но она не отошла. Он выстрелил в неё. И принесли её к нам в отделение, а она уже в агонии. Доктор Ульрих всплеснул руками: "Ой, какая же ты красивая, Лида"!. Говорили, что у неё трое детей дома осталось.
Много ещё было всего.
Как-то меня пригласили в штаб и сказали, что я должна поехать в Богословский морг за покойниками - лицами немецкой национальности. Была зима вышли из штаба, стоят сани, запряженная лошадь и возчик. Приехали в больницу, я отдала дежурной медсестре бумаги. А была уже полночь. Сестра говорит: "Я вам открою морг, но туда не зайду, там справа лежат два трупа, их и берите. Мы так и сделали, положили их на сани и поехали. Когда доехали до зоны, заехали в ворота и такой страх нас обуял, что мы бросили сани и убежали спать. Утром все встают, а сани-то с покойниками стоят... Ну конечно досталось мне. Петряков начальник лагеря кричит: "Расстрелять!". Но доктор Ульрих всё время меня прятал. Так всё и забылось. Теперь вспоминаю и думаю, почему всё время меня посылали. Да ведь я была моложе всех медсестёр и кроме того была комсомолкой.
Я работала в инфекционном отделении и заразилась ангиной, тут же и лежала в своей санчасти. Была очень высокая температура и я часто теряла сознания. И вот ко мне подходят и говорят, что война закончилась. Я сразу в слёзы: то ли от радости, то ли от печали. Мне плохо: я так ждала этого момента и вдруг умираю. Но Бог мне снова дал жизнь.
И вот в 1945 году открыли зону, а с нас взяли подписку о невыезде из Карпинска и что мы отрекаемся от всего "лишнего". Мы ежемесячно ходили на отметку до 1956 году. После этого нам дали чистые паспорта.
PS. Забыла описать один эпизод, когда няни делали уборку, чистили печь у доктора Ульриха и в золе находили корки хлеба, мы стряхивали золу и с таким удовольствием съедали эти корочки...
http://samlib.ru/e/esser_p_e/otimpresariodoswjashennika-19.shtml

[golos]

Безымянная армия
Вячеслав Дегтярников
31 октября 2012

Вместе с народом в годы войны в тылу ковали победу тысячи трудармейцев.
Термин «трудармия» не упоминается в советских документах времен Великой Отечественной войны. Формально все мобилизованные считались свободными людьми, которых защищали советские законы. Но на деле их жизнь регулировали специальные декреты, инструкции и положения Комитета обороны. А контроль за мобилизацией и полутюремное содержание возлагались на НКВД.

На карте административного деления СССР за 1939 год под номером 15 есть Немецкая автономная республика. Если посмотреть на такую же карту 1941 года, то этой республики там уже не найдешь. Все дело в декрете от 28 августа 1941 года о ликвидации автономии. Причиной появления этого документа стала начавшаяся Великая Отечественная война.

Мобилизация на восток

Рассказывает доктор исторических наук Андрей Суслов:

– Началась война с отступления советских войск. И последовали массовые депортации немцев из Поволжской республики, Украины и всех западных территорий. Все это делалось под предлогом того, что были якобы зафиксированы факты: немцы стреляли в спину отступавшим советским войскам.

Потенциальными врагами объявлялись все русские немцы, вне зависимости от рода занятий и убеждений. В том числе старики, женщины и дети. Этнических немцев выводили из состава действующей армии, снимали с фронтов. Всего, по разным оценкам, в первые месяцы осени в Сибирь и Казахстан было перемещено около миллиона человек. Одним из них был и Эдвин Гриб, живший тогда на Украине. По иронии судьбы, 28 августа 1941 года ему исполнилось 16 лет.

– А пятого числа мне пришла повестка на фронт, – вспоминает Эдвин Гриб, руководитель Общественной организации российских немцев «Возрождение» (г. Соликамск). – И я попал вместе с дядей, который уже раньше в армии служил. А так как я был маленький ростом, он мне сказал, чтобы я за ним всегда вставал, – чтобы, когда начнут делить, мы в одну команду попали. И вот я из-за него выглядывал, и какой-то офицер увидел меня и прогнал, не спросив документов, – подумал, что мальчишка затесался.

Мобилизовали Эдвина Гриба несколько дней спустя. Вместе с другими немецкими подростками и мужчинами в возрасте от 16 до 55 лет посадили в эшелон и отправили. Но не на запад, а на восток – в поселок Боровск, рядом с Соликамском.

– И тут мы впервые увидели охранников, – продолжает наш собеседник. – Вокруг площади стояли охранники с собаками, нас выгрузили, заставили сесть на корточки, руки за голову, и начали нас по одному вызывать.

Мобилизация была следующим этапом после высылки этнических немцев с их земель. Воюющей стране нужна была дешевая рабочая сила. А опыт по ее созданию у страны советов уже был немалый. В 42-м году мобилизации подверглись и женщины.

Из постановления Государственного комитета обороны № 2383 от 7 октября 1942 года: «… провести мобилизации в рабочие колонны на время войны также женщин-немок от 16 до 45 лет включительно. Освободить от мобилизации немок-беременных и имеющих детей до 3-х лет. Проведение мобилизации немцев возложить на Народный комиссариат обороны (НКО) и НКВД с привлечением местных органов советской власти. К мобилизации немцев приступить немедленно и закончить в месячный срок. Глава ГКО И. Сталин».

– То есть фактически получалось так: например, семья жила в Сибири, и там были трудоспособные члены семьи. Их могли отправить на любое предприятие в другом регионе, а нетрудоспособных – детей и стариков – оставить, по сути, без всякой помощи, – поясняет Андрей Суслов.

Все для победы

По количеству находившихся в регионе мобилизованных русских немцев Прикамье в годы войны уступало разве что Кемеровской области. Через Прикамье, по разным оценкам, прошли от 40 до 200 тысяч человек. В Боровске, например, находились немцы из Крыма, Кавказа, Украины и ликвидированной немецкой автономии в Поволжье. Работали трудармейцы на добыче полезных ископаемых, лесозаготовках и в строительстве. В Соликамске их усилиями был построен завод «Урал», в годы войны выпускавший порох и снаряды для «Катюш».

При этом условия содержания трудармейцев, особенно в первые годы войны, были ужасными. Руководители предприятий, за которыми закреплялись трудармейцы, часто пренебрегали своими обязанностями по содержанию и организации быта мобилизованных. Не хватало самого необходимого – одежды, обуви, продуктов. Все это приводило к огромной смертности среди трудармейцев.

Из отчета НКВД об условиях содержания перемещенных немцев в одной из трудовых колонн Краснокамска, октябрь 1943 года: «…Спецодеждой большинство мобилизованных не обеспечено. В зимний и весенний период ежедневно из-за отсутствия обуви не работали 150-200 человек. В настоящее время 500-600 человек из-за отсутствия обуви работают босыми».

Рассказывает Эдвин Гриб:

– Очень тяжелыми были 41-й и 42-й годы. Потому что здесь было всего 3 тысячи местных жителей. Это действительно было тяжело и не совсем продуманно, может быть. Нам сказали, надо строить вот этот завод. В сентябре мы начали строить, а уже в августе 42-го завод дал первую продукцию. Но это стоило жизни 7300 трудармейцев.

Тяжелые условия не могли не вызывать недовольство. Нередкими были случаи членовредительства, неподчинения и побегов. Особенно активно протестовали разжалованные бывшие солдаты и офицеры Красной армии.

– Был такой случай, – продолжает наш собеседник, – когда очередную партию привезли – они отказались работать. И охрана не могла с ними справиться. Они же все фронтовики были, успели повоевать. Зачинщиков и самых активных не расстреляли только потому, что нужны были рабочие.

Вероятнее всего, именно по этой причине, а вовсе не из человеколюбия, на защиту немцев от преступного произвола начальников порой вставали органы НКВД.

– Один начальник стройки в Березниках приехал, увидел, что тут все немцы, и приказал их обедом не кормить. За один месяц 900 человек умерло. И он набрался наглости и написал в Верховный совет, что он 900 немцев уничтожил, прошу прислать еще. Там в ужас пришли, прибыла комиссия, его арестовали и приговорили к расстрелу. Но затем заменили это отправкой на фронт, где он через две недели и погиб.

Но уже к 43-му году ситуация изменилась в лучшую сторону. Этому способствовали и успехи на фронте, и окончательный перевод советской промышленности на военные рельсы. Огромные людские потери предыдущих лет заставили власти беречь оставшиеся трудовые ресурсы.

Большинство сосланных немцев до этого жили в сельской местности и имели большой опыт работы на земле. Это плюс немецкая аккуратность и основательность позволило им добиться хороших результатов и на Урале.

– Немцы, которые не могли работать на стройке, сеяли картошку, – говорит Эдвин Гриб. – И первый год был такой урожай! Я такого никогда не видел.
По лагерю немцы могли передвигаться свободно.

– Отведут тебя на работу, приведут обратно, и все, – вспоминает Эдвин Гриб. – Но на куртках, которые выдавали, у всех был вырезан треугольник. По нему сразу было ясно: немец. Если я бы вышел за территорию – любой бы сразу увидел, что это немец идет.

Немецкий след

Поселок Черное был основан трудармейцами в 1942 году, после выхода декрета о переводе их на продовольственное самообеспечение. Само название «Черное» происходит от урочища Черные пески, которое здесь располагалось. Черное – значит неплодородное. Чтобы здесь хоть что-то росло, сюда возили торф с окрестных болот. Кстати, в советское время совхоз был одним из лучших в Прикамье.

До сих пор треть жителей Черного составляют потомки тех самых немцев, трудармейцев. И у местных энтузиастов даже возникала идея о создании здесь национального сельского поселения.

Что интересно – в трудколоннах работали партийные и комсомольские организации. Трудармейцы платили налоги, квартплату за содержание в лагере и за его охрану. Из мизерной зарплаты 10% вычитались также на культработу и содержание временно нетрудоспособных.

– Часть из трудармейцев, несмотря на условия содержания, воспринимали свою мобилизацию как реальную помощь государству, – поясняет доктор исторических наук Андрей Суслов. – Они организовывали соцсоревнования, причем даже, как мне кажется, с энтузиазмом.

– Какое было настроение у людей в трудлагере, о чем думали, мечтали? – говорит Эдвин Гриб. – О том, чтобы скорее построить завод и дать порох фронту! И чтобы кончилась война. Мы же все были советские люди.

Но конец войны, которого с нетерпением ждали и трудармейцы, не принес им долгожданного освобождения. У товарища Сталина насчет русских немцев были другие планы.

…В одну сторону деревня Романово, в другую Палашер. Всю войну здесь находились части трудармии – в том числе женщины и старики, работали на лесоповале. Казалось бы, после победы всех должны были отправить домой, но этого не случилось. В 1948 году был подписан страшный приговор – оставить на вечное поселение. Тем не менее, многие из высланных немцев в дальнейшем сыграли важную роль в жизни территорий, где им пришлось оказаться.

Рассказывает краевед Геннадий Бординских:

– Вот улица Фрунзе – она у нас называется маленький Берлин. Улица построена по проекту архитектора Тальцинера, и пусть немцы здесь уже не живут – она остается напоминанием.

Тот же Тальцинер занимался реставрацией и восстановлением храмов в Соликамске. И известен не только он. Из трудармейцев, правда, нижнетагильских, – основатель пермской археологической школы Отто Бадер. Через Соликамск же и трудармию прошли музыковед Павел Вульфиус, артист балета Виктор Дик и ректор Пермского мединститута академик Евгений Вагнер.

– Он тоже свою карьеру начинал здесь, – говорит об академике Геннадий Бординских. – Работал на овощехранилище, а потом его перевели в Черное, где он и оперировал. Условия, конечно, там были… Обычная изба, керосиновая лампа, инструментов никаких. Но и там он умудрялся проводить сложные операции.

За долгие годы вынужденной разлуки многие немецкие трудармейцы потеряли всякую связь со своими близкими, со своей малой родиной. У кого-то осталась обида на советское государство, так несправедливо с ними поступившее. Стремление руководства страны (и лично Сталина) избавиться от неугодных и якобы опасных народов в 40-е годы стало одной из причин массовой миграции российских немцев в Германию в 90-е годы ХХ века.
http://perm.mk.ru/article/2012/10/31/768469-bezyimyannaya-armiya.html

[MiLana]

Немного о быте трудармейцев (из воспоминаний моего отца):
Со станции Тайнча мужчин забрали в трудармию в конце января. Их направили на Челябметаллургсторй, Рудбокал. По прибытию 6.02.1942 их «обшманали» забрали бритвы (в то время у мужчин еще были «опасные»), ножи и направили на рытье котлованов и траншей. Кубометры мерзлой земли по норме, за невыполнение нормы – срезали паек, голодные, люди были не в силах работать...
Впервые в баню их повели 1 мая. Как трудармейцы выглядели трудно себе представить: они носили все еще одежду, в которой сели в поезд, бородатые, обросшие и вшивые. Вши были везде: в бровях, в ушах, в каждой складке одежды... в лучшем случае менялось нижнее белье, но это было исключением, тк постиранное белье негде было сушить, только ночью у печи, тк оставить в бараках было нельзя – воровали. Если вспомнить, что люди копали 12-14 часов землю или валили лес... Что рвалось в первую очередь – обувь – она была не приспособлена для мерзлой земли, люди обмораживали очень быстро ноги, последствия – гангрена и смерть...

Первого мая 1942 года - был первый «выходной», точнее бытовой-хозяйственный (было специальное название, но я его не помню) день. Было отпущено время на уборку бараков, но главный подарок к „празднику труда» ожидал еще «бойцов стройотряда»: им выдали стружку мыла, и отправили в баню. В бане не хватало тазиков, люди мыли голову придерживая тазик одной рукой, что-бы не утащили... После мытья люди были направлены в парикмахерскую. Все были побриты и продезинфицированы, в следующей комнате им выдавалась чистая (или точнее стиранная) одежда и обувь. Это были старые, бэушные гимностерки красноармейцев с фронта (со следами крови, пробитые пулями, но прошедшие «духовку», где эти вещи при высокой температуре дезинфицировались или сушились), нижнее белье и сапоги. Выдавали не по размеру, а на человека, люди менялись, но больших размеров было мало... Некоторые шли в бараки босиком, тк обувь не подходила... Папа вспоминал, что возвратившиеся в барак люди хоть и выглядели как чучела, но не было на свете счастливей людей: чистые, в чистых вещах, не кусаемые вшами они спали в эту ночь как младенцы.

[golos]

Рядом с нами

Местная немецкая национально-культурная автономия Москаленского муниципального района Омской области свою работу строит в тесном сотрудничестве со своими социальными партнерами, одним из которых является редакция районной газеты «Сельская новь». С ее страниц москаленцы узнали о судьбах доживших до сегодняшнего дня трудармейцах района – Эрны Андреевны Юнгман и Андрея Ивановича Коншу, ведь нынешний год – год 70-летия мобилизации в трудовые колонны.


– Не ругайте нынешнее время, оно хорошее, – начала разговор Эрна Андреевна. – Восемьдесят второй год живу, знаю, о чем говорю. Родилась в Саратовской области, а в сентябре сорок первого нас, немцев из Поволжья, собрали, посадили в теплушки и отправили в Сибирь. Было мне десять лет. Помню, что ехали долго, две недели тянулись и казались вечностью. Вышли на станции Ольгино. Нас ждали и встречали на телегах. По распределению попали в Грязновку, в дом к бездетной женщине, у которой мужа забрали на войну. Мы голодали, побирались по деревне. Нас, детей, отправили учиться в школу. Вот это было испытание! Ведь мы не знали русского языка, учились-то раньше на немецком. В классе была девочка, которая знала оба языка, она стала для нас переводчицей. Потом уже и мы освоили язык. Год проучились в школе и пошли работать. Говорю за двоих, потому что муж лишь на год старше меня, в том же эшелоне приехал, только его семью направили в Чистое Поле . В школе также учился. В сорок втором забрали моего отца и двух старших сестер в трудармию, у супруга – отца, брата и двух сестер. В лагерях Краснотуринска умерли мой отец и сестра Андрея Альвина, остальные вернулись в 1947 году.

Эрна Андреевна не жаловалась, даже говоря о черных страницах в судьбе, шутила. Повторяла, что жили как все, не держа обид и не завидуя. Всем было тяжело.
– Мы были обязаны отмечаться в комендатуре Корнеевки, – продолжила хозяйка. – Раз в месяц пешочком совершали шестикилометровую прогулку, расписывались. Чтобы выехать в Омск – спрашивали разрешение. На свадьбу тоже разрешение получили, только фамилию мужа взять не дали. Хотя в свидетельстве у меня все же новая фамилия образовалась – Юнгманн. Добавили еще одну «н». Это мелочи, а вот мужу имя поменяли. В свидетельстве о рождении он Хайнрих, а с января 1942 во всех документах стали писать Андрей. Когда выдавали паспорта, возникла проблема, какое имя писать. Чтобы не переделывать документы детей, оставили Андрей.
Шестеро детей родились в семье Андрея Ивановича и Эрны Андреевны: пять сыновей и дочь. Они вырастили всех достойными гражданами страны, дали образование. Есть и внуки, и правнуки. Оба трудились в колхозе «Память Ленина»: она – рядовой колхозницей, он – плотником, затем перешел в животноводы. Имеют награды. У Эрны Андреевны – «Медаль материнства II степени» и медаль «Ветеран труда», у Андрея Ивановича – юбилейная медаль к столетию В.И. Ленина, почетные грамоты.

– Шестьдесят второй год живем вместе, – веско сказал Андрей Иванович. – Главное – семья, дети. Мы жили в Грязновке больше шестидесяти пяти лет, много я построил домов, работал в животноводстве, мне не стыдно за прожитую жизнь. У нас все есть – пенсия, уважение и помощь детей, лишь здоровье последнее время подводит. А День памяти нужен, чтобы нынешнее поколение смогло осознать, в какое хорошее время мы живем сейчас.
http://www.jdr.ru/?news=1071&menu=3

[loginza4153]

Спасибо -замечательные сти\и-Артур Эрли\

[Константин]

Если у кoгo-тo в семье хранятся наградные дoкументы 1991-1992 гг. на Ваших рoдителей, прoшу тут выставить, если не слoжнo.

Текст Указа:

УКАЗ
ПРЕЗИДЕНТА СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК
О НАГРАЖДЕНИИ МЕДАЛЬЮ "ЗА ДОБЛЕСТНЫЙ ТРУД
В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941 - 1945 ГГ."
ГРАЖДАН СССР, МОБИЛИЗОВАННЫХ В РАБОЧИЕ КОЛОННЫ.

В целях восстановления исторической справедливости и принимая во внимание, что граждане СССР из числа немцев и других народов, подвергшихся незаконному насильственному переселению, которые были мобилизованы в период Великой Отечественной войны 1941 - 1945 годов в рабочие колонны, внесли своим добросовестным трудом вклад в достижение победы в войне, руководствуясь Декларацией Верховного Совета СССР от 14 ноября 1989 г. "О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав", на основании пункта 12 статьи 127.3 Конституции СССР постановляю:
1. Наградить медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг." граждан СССР, мобилизованных в рабочие колонны.
Вручение медали производится от имени Президента СССР исполнительными комитетами городских и районных Советов народных депутатов по месту жительства награждаемого на основе документов, подтверждающих его добросовестный труд в рабочих колоннах.
2. Министерству внутренних дел СССР и Министерству обороны СССР обеспечить содействие гражданам и исполнительным комитетам местных Советов народных депутатов в подготовке необходимых документов для представления к награждению медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг.".
3. Правительствам республик, исполнительным комитетам местных Советов народных депутатов обеспечить предоставление награжденным в соответствии с настоящим Указом установленных законодательством льгот, предусмотренных для граждан, удостоенных государственных наград за самоотверженный труд и безупречную воинскую службу в тылу в годы Великой Отечественной войны.

Президент Союза Советских
Социалистических Республик
М.ГОРБАЧЕВ

Москва, Кремль
21 июня 1991 года
N УП-2119

[golos]

В Барнауле сегодня презентуют книгу «Российские немцы: откуда они – история, судьба, проблемы»
27 ноября 2012 г.

Сегодня, 27 ноября, в библиотечно-информационном центре, расположенном в Барнауле на ул.Георгия Исакова, 230а, пройдет презентация книги А.Х.Дитца «Российские немцы: откуда они – история, судьба, проблемы», - сообщает пресс-центр городской администрации.
Она посвящена 70-летию депортации немцев Поволжья в Сибирь, Казахстан и Алтайский край. В своей книге автор использовал, как официальные источники, так и опирался на собственный опыт.
Параллельно с сегодняшнего дня в Центре начинает работать выставка рисунков и поделок воспитанников детских садов «Цветы для мамы». Она стала результатом участия дошкольников в районной акции, объявленной администрацией Ленинского района 21 ноября и посвященной Дню матери. Выставка оригинальных поделок продлится до 3 декабря.
http://www.amic.ru/news/200389/

[Наталия]

ВольдемарГердт(род. в 1917 г.)


УКАЗ
Нет, люди,
я забыть не в силах
тот день ужасный
в феврале,
когда слепая вьюга
выла
под утро
в сумрачном селе.
Все на ногах.
У сельсовета
и стар и млад—
весь наш колхоз.
Все ждали
грозного рассвета,
и души
сковывал мороз.
Потом хромой
с ножным протезом
горланил,
теребя листок —
кому готовиться к отъезду
в «трудармию»,
на долгий срок.
Рыданья женщин,
плач детишек
смешались
с вихрем февраля,
и глас народа
не был слышен —
суровым был
Указ Кремля.
А на ветру
над школьным зданьем
кумач поблекший
рвался ввысь:
Спасибо Вам,
товарищ Сталин,
за нашу
радостную жизнь.
Прочитала на немецком форуме
http://germany-forum.ru/showthread.php?t=2569&page=2

[Ohl]

Спасибо Наталия!
Вот тоже с этого сайта:


Г. Зитнер

* * * * * * * * * * * *
He для меня раскрылись розы,
и ликование в стране,
не для меня цветы пестреют
там, в нашей волжской стороне.

Не для меня струится Волга
на юг в победной тишине.
Чужие мы в своей отчизне,
и в кратком дне, и в вечном сне.

[MiLana]

Если у кoгo-тo в семье хранятся наградные дoкументы 1991-1992 гг. на Ваших рoдителей, прoшу тут выставить, если не слoжнo.

Медаль храню, а наградного листа не нашла, может в Германию не взяли... Папа эту медаль из-за профиля Сталина не любил, говорил, что для трудармейцев как насмешка палача на груди носить...

[Bangert]

Константин писал(а):
Если у кoгo-тo в семье хранятся наградные дoкументы 1991-1992 гг. на Ваших рoдителей, прoшу тут выставить, если не слoжнo.

Такую медаль с наградным листом получила моя мама: Бангерт Ольга Генриховна, урождённая Динер.

[golos]

Об этом не забыть…
Светлана ЗИМЕНС
В будущем году - 22 июля - исполняется 250 лет со дня выхода манифеста, которым Екатерина II пригласила немцев в Россию.
Откликнувшись на этот призыв, значительное число жителей Германии покинули родные места и переселились жить в Россию. Эта страна стала родиной для их детей и внуков. Но, как выяснилось в годы Великой Отечественной войны, не родиной-матерью, а злой и несправедливой мачехой. Сегодня осталось в живых уже не так много людей, на себе испытавших эту несправедливость. Поэтому так важно внимательно вслушиваться в их воспоминания и истории их жизни.

Из Причерноморья - в Казахстан

- Моя бабушка по отцовской линии, Эльза Христиановна Ляйхт, родилась в 1924 г. в одном из сел Одесской области, - рассказывает Виктория Бертрам из Хамма. - В большой семье ее родителей - Христины и Христиана Ляйхт - воспитывались одиннадцать детей. По меркам того времени они жили неплохо, как и все, много работали. Главным богатством семьи были виноградники, росли они в основном на территории немецких колоний. Началом всех бед для причерноморских немцев стал 1941 г. Когда германские войска вторглись в СССР, семья моей бабушки, как и сотни тысяч других этнических немцев, была принудительно отправлена на работы в Германию. После окончания войны, в мае 1945 г., их, как и многих других, передали советским властям. А те отправили репатриантов в Вологодскую область, где всех ждал изнуряющий труд на лесозаготовках. Из-за невыносимых условий быта, непосильного труда и недоедания была очень высокая смертность. Там заболела и в 1947 г. умерла бабушкина мать. И там же моя бабушка, Эльза Христиановна, познакомилась со своим будущим мужем Эдуардом Петровичем Наймиллером, который тоже был родом из Одесской области. Несмотря на то что в 1947 г. трудовая армия была расформирована, на принудительных работах они находились до 1956 г., пока не приняли решение бежать оттуда. Возможности вернуться в места довоенного проживания у молодой семьи не было, и они, срубив плот, сначала плыли по реке Сухона до города Тотьма (215 км от Вологды), затем отправились на пароходе до Вологды, а потом по железной дороге добрались до зерносовхоза «Аспаринский» Меркенского района Джамбульской области. Таким путем мои родные из Одесской области попали на казахстанскую землю. Долгие годы Эдуард Петрович работал плотником, столяром. Приходилось трудиться на разных работах и Эльзе Христиановне. В их семье выросли четверо детей, которые подарили им девять внуков. В 1994 г. семья Наймиллер приехала в Германию. К сожалению, здесь несколько лет назад мы похоронили и бабушку, и дедушку, но благодарная память о них постоянно будет жить в наших сердцах.

Семья Ляйхт

Судьба, полная испытаний

Жителю небольшого городка Лаге Эвальду Юлиусовичу Купшу в этом году исполнилось 98 лет. Родился Эвальд Юлиусович 16 января 1914 г. на северо-западе Украины, в одном из сел Житомирской области. В 1916 г. его отца забрали на войну, где он и погиб. А мать с двумя маленькими детьми была депортирована в Сибирь, в Омскую область. Немалых сил стоило ей в одиночку воспитывать детей. К счастью, через два года семье всё же удалось вернуться на Украину, где мать Эвальда Юлиусовича вторично вышла замуж. Со вторым мужем, Фридрихом Кохом, у нее было еще девять детей. В 1932 г. семья подверглась раскулачиванию и в административном порядке была снова направлена на спецпоселение в Омскую область. В 12-летнем возрасте Эвальду пришлось бросить школу и идти зарабатывать на кусок хлеба.
- Тяжелые испытания выпали на папину долю, - рассказывает его дочь Ольга Рытер. - В 1936 г. он вступил в брак с Ольгой Гаак, в котором родилось трое детей. В 1942 г. был мобилизован через военкомат в трудовую армию на лесозаготовки в Новокузнецк. Годы, проведенные там, - это время, полное горечи. От невыносимых условий жизни, жестоких морозов, скудного питания и болезней многие умирали. Для отца это был период тяжелых жизненных испытаний. В 1946 г. он получил из дома страшную весть: его жена и двое детей скончались от тифа. Сердце отца обливалось кровью: ведь дома лишенный материнской заботы оставался совсем один маленький сынишка. Чтобы спасти его от голода, отец принял решение бежать из трудармии. Путь к ребенку был долгим и трудным, но отец его преодолел. Поначалу ему приходилось скрываться от властей, а затем, после длительных разбирательств, органы оставили его под наблюдение спецкомендатуры. Судьбе было угодно, чтобы в 1947 г. наши родители - папа Эвальд Юлиусович Купш и мама Катарина Карловна Бенке -встретились и поженились. Кроме двух детей от первых браков - Эрика и Эльвиры - у них родились еще пять детей: Альфред, Ольга, Райнгольд, Лидия и Генрих. Все мы давно живем в разных уголках Германии. А наш отец, несмотря не тяжелый жизненный путь, который ему пришлось пройти, по-прежнему остается прекрасным и жизнерадостным человеком.

Трудармия оставила инвалидом

Работать на трудовом фронте в далекие 1940-е пришлось и ныне 86-летней Мине Даниловне Файт, урожденной Бифельд. 14 марта 1943 г. 16-летняя Мина была мобилизована Марьяновским райвоенкоматом Омской области в трудовую армию и направлена на Верхнетуринский машиностроительный завод в Свердловскую область. В годы Великой Отечественной войны он был полностью задействован для выпуска военной спецпродукции. Мина Даниловна вспоминает:
- Это были суровые годы для нас, молодых трудармейцев. Работали на износ. Поначалу сколачивали ящики для снарядов, выполняя взрослую норму. Кормили мобилизованных один раз в сутки, причем очень однообразно: давали похлебку из крапивы и 500 г черного хлеба. Раз в 10 дней - помывка в бане со сменой белья. Постоянно рядом была охрана, проводились тщательные проверки, покидать территорию завода было нельзя. Одно радовало: вместе со мной в трудармии были мои односельчане Аманда Геринг, Лидия Бифельд и Мина Герстенбергер, а также женщины из нашего Марьяновского района - Мария Гембух, Хильда и Эрна Герстенбергер, Хильда Отт, Ольга Ленц. 1 ноября 1945 г. меня перевели работать на лесозаготовки в пос. Юрьевка, который находился в той же Свердловской области. Работа в лесу была тяжелой, особенно зимой, когда стояли 40-градусные морозы. Не было ни теплой одежды, ни обуви. Однажды случилось так, что спиленное дерево, падая, ветками зацепило меня и еще одну женщину. Нас с тяжелыми травмами госпитализировали, и после этого я осталась инвалидом 2-й группы.

Трудовая армии окончилась для Мины Даниловны в 1946 г., когда она после долгого лечения в больнице наконец-то смогла поехать домой в село Алексеевка. В 1948 г. вышла замуж за Александра Георгиевича Файта, с которым у нее родились шесть детей. Александр Георгиевич 25 лет проработал в родном селе бухгалтером, а Мина Даниловна трудилась в хозяйстве старшей птичницей. Сейчас она живет в семье дочери Нины Майер в Касселе. Мина Даниловна считает, что, несмотря на все лишения военного лихолетья, она прожила интересную, наполненную событиями жизнь.

Женщины-трудармейцы Полина Молендор, Мина Файт (Бифельд), Анна Гренц, Лидия Мерк (Бифельд), Екатерина Шёнфельд, Мина Герстенбергер, Берта Клавацки (1946 г.)
http://www.euxpress.de/archive/artikel_20277.html

[golos]

ТРУДАРМЕЙСКОЕ ДЕТСТВО ГРАФИНИ
tatjanagolowina
December 9th

Розалию Граф (в девичестве Кригер) родственники не зря называют «мостом общения». Мост соединяет берега и страны, народы и времена. Решительная, волевая и какая-то ...выше всех, несмотря на невысокий рост, одним словом, Графиня! Это прозвище «прилипло» к ней прочно, заменив имя. Она, заводила, всегда впереди – то ли идти слушать, как стучит по шпалам поезд, то ли гнёзда на берёзах мастерить, то ли песни голосистые петь.
По крупицам разыскивает теперь Графиня сведения о своей семье, о веточках рода, жестоко обломанных в военное лихолетье. А семья была большая! Её дед по матери – Егор Петер служил в царской армии, имел от двух браков (первая жена умерла) восемь дочерей и сына. Закончил свой жизненный путь в Копейске под Челябинском, в 1936 г. Повезло, не дожил он до страшного 37-го или зловещего августа 41-го...
Дед по отцу, Иоганн Кригер, жил в Германии, изучал пивоваренное дело. Обе его дочери, Зося и Розалия, жили то с отцом, то в России, но после смерти матери в 1914 г. уехали в Германию. Последовавшие затем Первая и Вторая мировые войны окончательно разъединили их. Фамилия Кригер - довольно распространённая, как теперь найдёшь родную «веточку»?

Папина сестра Розалия Кригер со своими детьми. 1914 г., перед отъездом в Германию. Может быть, кто-то узнает эту женщину?

Их брат Александр (когда умерла мать, ему было семь лет) всего в жизни добивался сам – учился, работал на шахте в Копейске, рано женился, надеясь обрести тепло домашнего очага и изжить вечное чувство сиротства. Время было трудное, но радостное: страна строилась, поднималась из руин, шахтёрский труд ценили. Именно тогда на шахте в Кадиевке (Донбасс) забойщик Алексей Стаханов установил знаменитый рекорд по добыче угля. По всей стране развернулось стахановское движение. Сердца горели любовью к родине, желанием трудиться для ее блага. Не знали тогда копейские шахтёры – а большинство из них было немцами – какую судьбу уготовит им родина-мать.
Сначала в жизни Александра Кригера всё складывалось хорошо: любимая жена Валентина, детский щебет и смех встречали его дома после забоя. Но в 1936 г. внезапно умерла 28-летняя жена, оставив троих малышей – семилетнего Иоганна, пятилетнего Александра и полуторагодовалую Розалию. Что было делать шахтёру – ведь завтра снова на смену? Кто присмотрит за детьми и накормит их? Не долго думая, привёл он в дом новую жену – Елизавету. Вскоре родилась и маленькая дочка, связав их друг с другом ещё теснее. Но через год Александра посадили, репрессировали как «врага народа».
Перепуганная Елизавета, забрав четверых ребятишек, уехала в глухую деревеньку, к матери и сёстрам, надеясь выжить там, с помощью близких. Но пасынкам и падчерице места в избе не нашлось – поставили им шалаш, изредка подбрасывали что-то из еды, чтоб совсем не поумирали от голода. Если бы не старая бабушка – мать Елизаветы, «драгоценнейший человек – слов нет!», как говорит о ней Розалия, действительно, схоронили бы там, в глухомани, троих детей.
Как холодно спать в шалаше, как страшно маленьким детям одним на окраине леса! И это не сказка – уральская быль. Маленькая Роза предложила: «А давайте сделаем себе гнёзда на ветвях высоких деревьев – будем, как птицы!» Решили – сделали. Утеплили свои гнёзда тряпьём, сухой травой, землёй. Так и жили – раскачиваясь между небом и землёй, поближе к Богу, поближе к маме, которая уже не вернётся никогда.
А отец вернулся – незадолго перед войной. Собрал остатки своей семьи (к тому времени маленькая дочь Елизаветы умерла). Но тут грянула война – и его отправили на фронт, однако, разобравшись – немец ведь! – с полпути вернули назад, в трудармию. Александр Кригер прошёл лесоповал, испытал все ужасы советских лагерей за колючей проволокой, вернулся лишь в 1957 г. и, проработав год на цементном заводе в Челябинске, умер.
Война никак не повлияла на детство нашей Графини и её братьев – куда уж хуже! Они вернулись в глухую уральскую деревеньку – всё-таки селяне знали сирот, там можно было хоть как-то существовать.
В марте 1943 г. местные крестьянки-немки, ничего не знавшие о своих мужьях, отправленных в трудармию, решились на отчаянный, по тем временам, поступок: «Пошли в трудармию! Узнаем, что там с нашими мужьями, почему нет от них никаких вестей?! Уж лучше с ними за колючей проволокой сидеть, чем здесь от голода помирать!»
И пошли. Чуть не всем селом, с детьми и стариками. С ними – и девятилетняя Роза с братьями. По дороге узнали, что многих мужей, отцов уже нет в живых и идти-то, собственно, не к кому. Но поздно – трудармейские колонны охотно поглотили вновь прибывшую рабсилу.
Трудармейцы жили в землянках. Там, за печкой, поселили вместе с братьями и девочку. Сначала хотели отправить её в детский дом – да куда там! Уж лучше в сырой землянке, но рядом с братьями, чем в детдоме! Трижды бежала Роза от конвоиров, возвращаясь назад, за колючую проволоку.
Братьев определили работать жестянщиками, посыльными. А среднему - Иоганну приглянулось ремесло сапожника. Во время войны приходилось ему шить сапоги из бумаги, покрывая их асфальтовой крошкой, а туфли – из ткани; других тогда не было. Роза тоже хлеб даром не ела: собирала крапиву на столовские щи, помогала на кухне, убирала в землянках. Получала так называемый месячный «детский паёк» - на троих один раз поесть.
А однажды, когда выдали трудармейцам простыни, решила восьмилетняя Роза стать, наконец, девочкой: из белой простыни и полосатого матрацного чехла пошила себе юбку и кофточку. Дед-банщик подстриг её чёрные волосы «под полечку» - мечта всех тогдашних девчонок. Но ...нарядную и счастливую девочку старший по бараку поставил на стол и мрачно сказал: «Так... Отец - враг народа, и она туда же... Будем её судить за расхищение государственного имущества!» И не остановили его ни детские слёзы, ни умоляющие взгляды братьев и односельчан маленькой Розы.
В 1944 г. разыскала ребят их тётка по матери – Елена Петер – и забрала девочку к себе, в село Тельмановку Кустанайской области. Сама она осталась без мужа, с малолетней дочкой, но к племяннице относилась сердечно. Там Роза впервые пошла в первый класс. Волевая, с мальчишеским характером, сразу стала она в школе заводилой. Конечно, пришлось поколотить пару раз кое-кого – чтоб не дразнили «мальчишкой»!
Проучившись три года, вернулась 13-летняя девочка в родной Челябинск, к братьям. Закончив в вечерней школе четвёртый класс, пошла работать: нянечкой в детском саду, швеёй в мастерской, сестрой-хозяйкой в детской поликлинике, лудильщицей и паяльщицей на заводе электромашин.

Традиционный свадебный наряд немцев Копейска, 1952 г. Только платье должно быть белое. Но денег на него, по бедности, не хватило...

В 1958 г. встретила она свою любовь – Йозефа Графа. С ним вместе, как говорится, пешком под стол ходили: дружили ещё их родители. Поженились, родили двоих сыновей, поехали поднимать целину, прожили вместе 18 лет и - разошлись. Встретилась на его пути молодая, красивая, нахальная – и променял он на неё свою Графиню и сыновей. «Бог ему Судья!» - ни слова осуждения не услышала я из её уст. Вот такая она, наша землячка Розалия Граф (78) из Нойвида, – немногословная, справедливая и сильная духом.
http://tatjanagolowina.livejournal.com/41054.html

[Наталия]

Сайт "Немцы на Алтае"

Празднование трудармейцами 1 Мая 1954 г.


Трудармейцы. Пермская область. 1944 г.


Встреча трудармейцев Благовещенского района. 10 февраля 1991 г.

http://newasp.omskreg.ru/alt_nem/tarmy.html

[Наталия]

Трудовая армия. Какая ты?

От этого словосочетания у меня начинает стонать сердце и болеть душа. А мысли бегут одна за другой. Не радужные, не светлые, а какие-то безысходные. И никак не могу освободиться от них. Я у них давно в плену. И чтобы вырваться из него, села за перо. Выговориться хочется. Да так, чтобы смыть этот чёрный след и с отца, которого давно уж нет, и с себя, и со всех членов нашей семьи, которые или побывали там, или настрадались вдали от неё. От этой самой трудовой армии, о которой в официальных документах не писали, не говорили, но она жила, а в ней страдали, голодали, замерзали и … умирали.
Лопата, кайло, кирка, тачка – вот те орудия труда, которыми все до одного российские немцы овладели в совершенстве. Овладел ими и мой отец. А всё началось с железной дороги Ульяновск - Свияжск. Точнее, с её строительства. Туда он попал, как и многие другие, с клеймом «немец», прямо из военкомата с. Кваркено Чкаловской области. А там он и его семья, в том числе и я, оказались не по доброй воле.
Это был 1942 год. Стройка, похожая на муравейник. Людей видимо-невидимо. Кто с тачкой, нагруженной землёй доверху, еле передвигая ногами, тянет её на насыпь. Кто долбит замёрзшую землю киркой. До изнеможения, до непомерной усталости, под окрики конвоиров. Под охраной, как будто они были закоренелыми преступниками-уголовниками. Требования были жёсткие. Нарушил их, стреляли без предупреждения. А привезли их туда, не подготовив абсолютно место для проживания. Но колючая проволока уже была натянута и вышки для охраны были наготове. И собак было в достаточном количестве, которых кормили совсем не так, как их, бесправных и обречённых. И вот эти бесправные и обречённые ещё были способны осознавать, что их помощь стране необходима, их вклад в победу ждут. Голодные и полуодетые, под конвоем и под грубый окрик охранников и лай собак, они делали невозможное. Они строили. Техники никакой. А зачем она? Ведь наши отцы и деды всё выдюжат. А если и поумирают тысячи, то кто же это в расчёт брал?! Откуда же могла взяться энергия и силы? Но она откуда-то бралась у них. А сколько умирало! Но жизнь человеческая там, в этом аду, ничего не стоила. Не было никакого погребения. Просто сваливали умерших и замёрзших в ямы, засыпав наскоро землёй. Заканчивали один объект, везли на новый.
А новый объект был уже в Молотовской области. Широклаг. Строили Широкскую ГЭС. В 30-35 градусный мороз прорубали в лесу просеку, а жить начинали под открытым небом. Костёр – вот то место, где могли только согреться. А когда вернулись из тайги, то их ждала палатка. И так всю зиму до самой весны. Работали и надеялись, что победа освободит их, что они вернутся к своим семьям. Понимали, что всем тяжело. Одним – на фронте, другим – в тылу. Но тыл тылу – рознь. Там, где были наши, было тяжелее всего. Ведь надрывалось не только тело, надрывалась душа. Она страдала так, что не подобрать подходящих слов. Не измерить никакой мерой выпавшие на их долю мучения. Унижение человеческого достоинства, постоянное отождествление их с врагом ложились на сердце невообразимой болью. Слово «фашист» будто приклеено было к ним тогда навечно. В голове у каждого стоял вопрос «за что?». Была сделана прививка «страха». Она так срослась, соединилась с их сущностью, будто стала одним из их генов. Но она и подкреплялась ежедневно и ежечасно изнуряющим трудом, который требовал от них невозможного. Она подкреплялась смертями таких же, как и они. Ведь ежедневно приходилось грузить штабелями замёрзшие трупы нашим родным. Что они думали в этот момент? Они думали о неизбежности такого конца.
Время шло. Приближалась победа. Она свершилась. Народ ликовал, оплакивая погибших, надеялся на возвращение пропавших без вести. Надеялись и наши. Но их надеждам не довелось сбыться. Коварная власть рассчитывала держать наших дорогих ещё долго. Опять без объяснений, без предъявления законных оснований. «Жить там, где скажут. Делать то, что прикажут». В противном случае получай каторгу в 25 лет. За что и безропотно ставили подписи наши несчастные, наши дорогие отцы и деды. Эшелон за эшелоном развозили их снова по нужным точкам страны СССР. Нужна была рабская, бесправная сила. Нужно было разгребать руины и строить, строить. Валить лес, копать котлованы под заводы, фабрики, под ГЭС. Но не только для этого. Волею НКВД (их судьбой уже давно он управлял) после Широклага и Днепродзержинска мой отец, как и многие другие, попал в «райский» уголок, в Абхазию, на озеро Рица. Но не для того, чтобы наслаждаться местными красотами. Котлован рыли вручную, землю возили тачками в Кодорском ущелье,чтобы построить дачу «отцу всех народов». Потом кто-то вставлял там оконные стёкла из хрусталя, «легко поглощающие лучи беззаветной веры в аскетическую скромность вождя». Но это делали другие. А наши рыли землю и таскали её в гору, нагрузив непреподъёмные тачки. Кто-то вставлял зеркальные стёкла, «увеличивающие рост смотрящихся в них». И об этом позаботились. Только наши делали другое. То, что и положено было делать рабам. Они копали траншеи, чтобы по проложенным трубам можно было туда, в горное ущелье, на дачу вождя, подать черноморскую воду в его ванну. Вот ведь каким он был «аскетом»! Сколько таких объектов по всей стране, построенных на костях наших близких. Именно оттуда, с этой стройки на Рице, ехал мой отец в эшелоне на новую стройку в Челябинскую область в 1947 году. Эшелон шёл через его родной город. Он тогда пошёл на неслыханный риск. Сбежал. Я – живой свидетель его побега, его «возвращения» в отчий дом. Мне, девочке 7 лет, открывшей дверь, было никак не понять, почему мой папа весь в лохмотьях, весь заросший стоит предо мной. Таким он был тогда после Рица. Вот, наверное, тогда этот страх поселился и во мне. И никак не проходит до сих пор. Он жил во мне во времена « моего счастливого детства». Не покидал меня и в юношеские годы. Мне казалось тогда, что клеймо у меня на лбу. И каждый волен спросить: « А ты кто? Откуда тебя привезли? Не из Германии?».
Но 1947 год не был концом в этой грустной летописи. Сколько ещё прошло этих долгих дней, ночей, месяцев и лет. Этого подневольного, рабского труда вдали от дома, от родных. Его больное и изнурённое тело ещё было нужно. Кому? Трудно даже ответить. Зачем нужно было держать тогда их под зорким оком НКВД? И документы Дела отца не дают ответ на этот вопрос. Резюме просто потрясает своей жестокостью и цинизмом: «Не вижу необходимости в восстановлении семьи» Вот так просто решалась судьба человека, его семьи. А обращения были. Письма шли и в местные органы, и в Москву. Надеялись. Но тщетно. Жернова должны были работать. Перемалывать всё и вся. Ломать волю и дух тех, кто строил и созидал. Хотя и подневольно. Гипноз удава, наш страх, был привит образцово. Но наблюдать за субъектами эксперимента было проще, когда они там, где надо им быть.
Наталия Шмидт.
Декабрь 2012 года.
Для кого это написано? Прежде всего, для детей и внуков. Написано под впечатлением прочитанных повестей Фазиля Искандера « Пиры Валтасара» и «Кролики и удавы» (Москва. «Новая газета». 2011 г.)

[Ohl]

Широклаг. Строили Широкскую ГЭС.

посмотрел в интернете о этой ГЭС
http://tasio.livejournal.com/5543.html

КАК СТРОИЛИ ШИРОКОВСКУЮ ГЭС
http://www.sakharov-center.ru/asfcd/aut ... ge&num=953

[Наталия]

Спасибо, Олег! Я ведь по крохам собираю воспоминания об этом пути моего отца. Я готовлюсь к поездке по России. Составляю себе маршрут. Конечно, в Днепродзержинскк( на Украину) и в Абхазию не попаду. В Таджикистан тоже.А вот в Пермь( Половинку), Ульяновск-Свияжск, Челябинск вполне можно одолеть. Да ещё Кваркено и д. Уртазым. Всё, что ты выставил, скопирую и в папку. Мне это поможет в поездке.

[Наталия]

2012 год. Ты уже на пороге. Каким ты будешь? Хочется, чтобы был достойным. Достойным той памяти, которую выстрадали те, кого уж нет. Ведь их потомки тоже ждут. Но ждут прежде всего покаяния. Покайся , Родина! Время покаяния ещё не прошло. Вот и повод снова есть. Ведь 2012 год тоже год памяти. Именно в 1942 году заработали нещадные жернова - трудовая армия. Сколько перемололи они человеческих судеб, превратив целый народ в бесправных, униженных и оскорблённых.
Открываю эту тему для памяти, для скорби. Пусть в пространство улетают наши мысли, наполненные любовью к тем, кого уж нет. К тем, кто ещё жив. Пусть знают все, что мы помним, мы не забыли.
Покайся, Родина!

Родина не покаялась. Начался новый 2013 год. Что он нам принесёт? То ли, что мы так ожидаем, или полное забвение? Пусть хотя бы наши потомки осознают весь трагизм пути наших предков. Не забывают, что они были. Реальные , трудолюбивые, терпеливые, созидающие! А мы им должны помочь. Помочь ПОМНИТЬ.

[Наталия]

КАК СТРОИЛИ ШИРОКОВСКУЮ ГЭС

Вчера эта ссылка открывалась, а сегодня нет. Как ни пыталась, не получается.

[golos]

Премии лагерникам за расстрел «трудармейцев» (ч.1)
Из воспоминаний узников советских концлагерей

…В Гамбурге живет один из оставшихся в живых призывников сталинского «трудармейского» концлагеря, наш видергебуртовец, делегат всех немецких сьездов бывшего СССР и член «Международного конвента российских Немцов», 90-летний Александр Райсих.

В своих воспоминаниях очевидец тех каторжных будней описывает редкие детали материальной заинтересованности лагерных начальников, подводивших своих узников под 58-ю статью к 10 годам каторги или к расетрелу. Таким образом, Райсих раскрывает новые, доселе неизвестные факты геноцида советских немцев, щедро поощряемого режимом большевистской империи зла.

„В сверхсекретном номерном концлагере Челябинск-40 1942-1946-го я не погиб, как многие от голодной смерти, только благодаря моим музыкальным способностям. Уже в начале 1943-го люди умирали от гол од а как мухи. А начальство требовало от нас выкладываться из последних сил. Ведь стране ерочно нужна была качественная сталь от доменных и сталеплавильных печей, которые мы строили. Зтого фактически ждала вся страна.

Еще в феврале 1942-го нас ознакомили с приказом Стали на, согласно которому - отказ от работы на каторжной стройке квалифицировалея как побег с фронта (дезертирство), за что приговаривали к расетрелу. Процедура оформлення отказа от работы была предельно проста: охранник (конвоиры) оформляли акт на заранее заготовленных бланках и передавали его в военный трибунал.

Был случай, когда один парень - наш немец моего возраста (фамилию не ломню) сильно ослаб от истощения. Без посторонней помощи не мог передвигаться. Из котлована, который мы копали вручную под фундамент первой злектросталеплавильной печи (всего их было пять), мы его вытаскивали веревками.

Работать он мог только до обеда. А после обеда мы его даже не спускали в котлован. А охранники, которые следили за нами, заметили, что он «филонит», лежа на бровке котлована. Его поведение они приняли за отказ от работы. И тут же, прямо у бровки котлована, командир отделения и два солдата составили на него акт.

Вмешаться в разговор, заступиться за «симулянта» было равносильно соучастию в преступлении. Я стоял рядом бєзмолвным свидетелем зтой трагической истории. Парень не знал русского языка и говорил по-украински (до войны он жил в городе Белая Церковь). Помню, он слезно умолял командира: «Пыши акт. Тилько нэ пыши, шо робыть не хочу, а пыши, шо сыл нэма». Но стражи беззаконня пропустили его рыдания мимо ушей.

Через пару дней, прямо у нас в лагере, перед палатками, в которых мы зимовали, состоялся показательный суд воєнноготрибунала. Привели под охраной зтого парня. Приехал военный прокурор Воробьев, зачитал обвинительное заключение, согласно которому «отказчику от работы» на оснований приказа Верховного Главнокомандующего была определена высшая мера наказания - расстрел.

Председатель воєнного трибунала (тоже военный в чине капитана) зачитал приговор, созвучный прокурорскому обвинению. Суд над парнем состоялся без защитника, без медицинского заключения о состоянии здоровья...
Полностью здесь http://genosse.su/mneniya/muntaniol-villi-vasilevich/88-premii-lagernikam-za-rasstrel-trudarmeycev.html

Премии лагерникам за расстрел «трудармейцев» (ч.2)
http://genosse.su/mneniya/muntaniol-villi-vasilevich/91-premii-lagernikam-za-rasstrel-trudarmeycev-ch2.html