2012год - год памяти, год 70-и летия создания трудовой армии.

[Наталия]

2011 год близится к концу. Какой он был? Грустный год. Год Памяти. Год 70-и летия депортации целого народа, который трудился, созидал и верил. В правду и справедливость... и всё ждал и ждал, что эта правда станет нормой жизни. Но этого времени так и не дождался. За труд и преданность получил вечную ссылку, колючую проволоку и штык в спину. А мечтал он о возвращении. На родимую землю, на дорогую сердцу Волгу, в отчий дом. Не случилось...

2012 год. Ты уже на пороге. Каким ты будешь? Хочется, чтобы был достойным. Достойным той памяти, которую выстрадали те, кого уж нет. Ведь их потомки тоже ждут. Но ждут прежде всего покаяния. Покайся , Родина! Время покаяния ещё не прошло. Вот и повод снова есть. Ведь 2012 год тоже год памяти. Именно в 1942 году заработали нещадные жернова - трудовая армия. Сколько перемололи они человеческих судеб, превратив целый народ в бесправных, униженных и оскорблённых.
Открываю эту тему для памяти, для скорби. Пусть в пространство улетают наши мысли, наполненные любовью к тем, кого уж нет. К тем, кто ещё жив. Пусть знают все, что мы помним, мы не забыли.
Покайся, Родина!

[Alexander-57]

С 1947 года по 1948 он относился к этому лагерному управлению ХАКАССКИЙ ИТЛ УИТЛК УМВД. А до этого посмотрите все лагеря по Башкирии на интерактивной карте в посте выше и может он был в другом подчинении.

[Александр 46]

Это и есть наверно тот трудовой лагерь, так как он относился к Хакасскому управлению, маму забрали туда из г. Ужур Красноярского края.

[Alexander-57]

Да до 1947 года он наверное относился там в Башкирии в примечании есть к ИТЛ на базе треста Ишимбайгазстрой. Короче Вам надо искать и в Уфе пробовать, так как Ишимбай является районным центром и может быть еще и в Хакасии что-то есть наверное.

[Александр 46]

и может быть еще и в Хакасии что-то есть наверное

Был я там, правда давно, справку об освобождении мама сдала в военкомат г. Ужур, но так же ответ был- ничего нет.

[Alexander-57]

Дислокация лагеря была в Красноярский кр., Хакасская а.о., г.Черногорск там не пробовали искать, ну ладно, а то мы тут засоряем эту тему, по этому лагерю открыть наверное надо отдельную тему.

[Reinhold]

Первая партия немцев прибыла в Ишимбай, Стерлитамак летом 1941 года. Это были нефтяники из Баку треста "Азнефтеразведка." Вышкомонтажные бригады были на 100% укомплектованы немцами. Ваша мать должна быть из второй партии, прибывшей в конце 1942 года.
«Согласно приказа НКВД СССР от 23 ноября 1942 года за № 002571 по оперативному обслуживанию и распределению мобилизованных немцев в Башкирии, должны были прибыть 6500 чел. немцев для размещения на работу в системе нефтяной промышленности.
По нарядам отдельных райвоенкоматов по состоянию на 25 декабря с.г. в Башкирию прибыло всего 6033 чел., исключительно женщины, которые распределены по следующим производственным объектам: «Уфимнефтезаводстрой» - 1690 чел.; Уфимский нефтеперегонный завод – 200 чел.; «Ишимбай нефть» - 990 чел.; «Башнефтестрой» - 1002 чел.; «Башнефтегазстрой» - 592 чел.; «Туймазанефть» - 1059 чел.; Трест нефтеразведки – 500 чел.
Система Башнефтекомбината (руководитель С.И.Кувыкин) совершенно не была подготовлена к приёму мобилизованных немцев. До сего времени не назначены начальники отрядов, начальники ВОХР и не создана охрана, как в бараках так и на производстве. За отсутствием жилых бараков на стройучастке в Карлы («Ишимбайнефть») и в Старо-Туймазах («Туймазанефть») прибывшие немцы распределены по 2 - 3 чел. по частным квартирам у колхозников.

[Александр 46]

Она работала на заготовке леса, два года , в 1944 году списали , отправили назад , думали всё равно умрёт по дороге, а ей всего было 19 лет.

[Наталия]

Информация для тех, кто ещё склонен считать, что отношение к российским немцам в СССР не было ГЕНОЦИДОМ.
Ниже из статьи А.Приба.
"...Из этого можно сделать единственный вывод: именно для людей немецкой национальности были созданы специализированные лагеря, где по инициативе государства происходило методичное уничтожение людей посредством создания для них в местах заключения условий, совершенно неприемлемых ни для жизни, ни для нормального труда, условий, ведущих только к мучительной смерти.

К таким условиям можно отнести следующие:

1. В лагерях не были созданы элементарные бытовые и санитарно-гигиенические условия жизни, что способствовало распространению в них инфекционных болезней, простудных заболеваний, педикулеза и т.д., что заведомо вело к массовой смертности людей.

2. В лагерях немцы использовались на самых трудоемких земляных работах, таких как рытье котлованов и сооружении, насыпей под железные дороги, на добыче руды, нефти и угля, на лесоповале. Там, где трудились немцы, механизированный труд исключался. Основными орудиями труда для них были лом, кайло, лопата, тачка, топор, ручная пила.

3. В первые месяцы заключения они не получали никакой одежды и независимо от сезона вынуждены были работать в том, в чем прибыли в лагерь из дома. Когда их одежда полностью изнашивалась, их стали одевать в одежду погибших на фронте солдат. В основном это были гимнастерки, брюки галифе, шинели, реже бушлаты. Сапог они не получали. Обувались в лапти или брезентовые бахилы на деревянной или резиновой (от вышедших из строя автомобильных баллонов) подошве, прозванные заключенными ЧТЗ (марка гусеничного трактора). Для этого в зонах создавались кустарные мастерские, где эта обувь изготавливалась. Обморожения, сопровождающиеся гангреной и последующей ампутацией пальцев на руках и ногах, были обычным явлением.

4. Рацион питания не был рассчитан на восстановление потраченных за время смены физических сил, что вело к истощению организма заключенных и неминуемой вслед за этим пеллагрой, когда восстановить организм человека даже при нормальном питании было уже невозможно. В этом случае их отправляли на «выздоровление» домой, где они, разумеется, вскоре умирали. Основным питанием заключенных были хлеб и, так называемая, баланда из крапивы, мерзлых листьев капусты, брюквы, иногда рыбьих голов или мизерной доли пшена и т.п. Хлеба на сутки при условии выполнения нормы выдавали от 800 граммов тем, кто работал под землей, например, в угольных шахтах, и до 500 граммов в других отраслях производства. Если норма не выполнялась, что при подобном питании сделать было почти невозможно, «пайка» урезалась до 400-300, а то и до 200 граммов. Все зависело от воли начальника лагеря, так как он был для заключенных «и царь, и бог».

5. Бытовые условия также не были пригодны для жизни. Во многих лагерях заключенные спали на сплошных в три этажа нарах, как «селедки в бочке». Зачастую из-за отсутствия сушильных помещений в бараке, одежду сушили своими собственными телами, подкладывая ее под себя на время сна.

6. Ни о какой охране труда в лагерях не было и речи. Производственный травматизм, зачастую со смертельным исходом, был обычным явлением. За смерть заключенных никто не нес никакой ответственности.

7. Особого пика смертность людей в немецких лагерях достигла в 1942-1943 годах, когда, по выражению трудармейцев, люди «умирали, как мухи осенью». Если с лета «заботливое» начальство не заготавливало рвы под трупы, то зимой их штабелевали внутри зоны с тем, чтобы весной, когда оттает земля, закопать их за воротами лагеря. У трупов на территории лагеря выставляли охрану, чтобы люди, потерявшие от голода рассудок, не занимались трупоедством. (О подобных случаях, имевших в лагерях место, люди тоже указывают в своих анкетах. Доведенные голодом до психических расстройств заключенные иногда употребляли в пищу даже человеческие экскременты.)

8. Физические страдания немцев перемежались и страданиями душевными. Начальство лагеря, охрана, конвоиры относились к ним, как к заклятым врагам, называя их «фашистами» или «фрицами». Для провинившихся в зоне существовали самые изощренные наказания. Так, в некоторых лагерях посреди зоны стоял сколоченный из горбыля карцер, куда зимой на всю ночь могли заключить человека. Утром оттуда, разумеется, выносили труп. Если дело было летом, то человека могли голым привязать к столбу или дереву на съедение комарам. Так, например, поступал охранник Голубев, о чем свидетельствует Вальдемар Лейман, бывший узник Востокураллага, что находился в Свердловской области.

9. Среди причин смерти, бывшие трудармейцы на первом месте указывают голод и холод, затем отсутствие медицинского обслуживания и болезни, такие, как дизентерия, кровавые поносы; на четвертом - несчастные случаи на производстве; на пятом - расстрелы за «саботаж», отказ от работы, за побеги, (убийство за побег из лагеря или смерть в результате безжалостного избиения беглеца.) Одной из причин, ведших людей к преждевременной смерти, указывают и на моральное унижение со стороны начальства и охраны. Отношение их к заключенным, как указывают большинство людей в своих анкетах, было жесткое или очень жестокое. Уровень смертности в лагерях в 1942-1944 годах, согласно указанным в анкетах сведениям, был не менее 50% от общего числа заключенных. Лишь в 1945 году положение немцев в лагерях стало понемногу улучшаться. Но и после окончания войны в положении немцев мало что изменилось. Многие из них вплоть до 1956 года (до снятия комендатурного надзора) насильно удерживались в местах их заключения. Им лишь стали платить зарплату и давать отпуска.

Немцы в СССР были лишены всех гражданских прав и превращены в бессловесный рабочий скот. В 1948 году полурабское положение немцев было узаконено новым постановлением Верховного Совета СССР от 26 ноября, согласно которому они были обречены навечно оставаться в местах ссылки, и не имели права не только возвратиться в места своего прежнего обитания, но и претендовать на имущество, отнятое у них в ходе депортации 1941 года. Депортированные не имели права покидать пределы места проживания без разрешения коменданта, за нарушение этого правила предписывалось наказание в 20 лет каторжных работ. Немцы не имели паспортов и обязаны были ежемесячно отмечаться в специальных комендатурах, фиксируя там свое присутствие в специально отведенных для них поселениях-резервациях.

Для меня, как для историка, анализ анкет трудармейцев представляет собой ясную и доказательную картину совершенного властью преступления против части своих граждан по мотиву принадлежности их к немецкой национальности.

«Когда же Россия как правопреемник СССР ответит за совершенное против немцев преступление», - спрашивают наши немцы?

В ответ – гробовая тишина... "
http://www.rusdeutsch-panorama.ru/artic ... u_id=17257

[Александр 46]

К этой статье могу добавить из воспоминаний моей мамы, зимой 1943 года при утреннем разводе на работы, три женщины и моя мама , сказали охраннику, что не могут сегодня идти в лес, так как их тряпочные бахилы совсем развалились. Реакция его была быстрой, закинув их в сани запряжённые лошадью, он повёз их в город, туда, где так сказать заседала судебная тройка. Среди этих " судей" находилась одна женщина, только она выслушала проблему трудармеек , сказала им, чтоб вышли и подождали. Затем у неё был разговор с охранником, который выйдя ,огрел женщин плёткой и повёз назад. На следующее утро , он на разводе спросил,- кто может чинить обувь, отозвались две женщины. Трудно даже представить, о чём думали эти женщины, когда этот надзиратель вёз их в город.Был он фронтовик, лишившийся одной руки на фронте и с особой жестокостью относился к немкам трудармейкам.
Всю жизнь мама очень бережно относилась к своей обуви и конечно же к хлебу, говорила, что хлеб в трудармии был как пластелин, вы такой никогда не видели. В этом году будет 10 лет как её нет, я часто возвращаюсь к её воспоминаниям о тех двух годах проведённых ею в тех нечеловеческих условиях трудовой армии.

[MiLana]

В этом году будет 10 лет как её нет, я часто возвращаюсь к её воспоминаниям о тех двух годах проведённых ею в тех нечеловеческих условиях трудовой армии.

Меня тоже это мучает. Описанное Прибом подтверждают и рассказы моего отца. В этой теме я начала записывать его воспоминания (http://forum.wolgadeutsche.net/viewtopi ... %B8#p53266).
Вот еще некоторые дополнения, которые я не сразу выставила, думала чего повторятся, но... es kann nicht oft genug erzählt werden:
Несколько штрихов о быте трудармейцев

Пищу выдавали людям из окошка кухни, те каких-либо помещений, столовых не было, те ели сразу, садясь на что попало или шли в барак, если не далеко. Чаще еду (хлеб) раздавали на работе (лесоповал, траншеи), зимой хлеб замерзал. Если везло, то был котел для кипячения воды, тогда можно было получить черпак кипятка и в нем хлеб «разморозить». Посуды не было, те каждый должен был обеспечить себя ложкой и металлической чашкой или кружкой, которые часто были еще из дома и носились всегда при себе. Потерять ложку уже было проблемой, тк выстругать новую было нечем, а без чашки было еще проблематичней: Отец рассказывал, что были случаи, когда люди в отчаянии шапку под еду подставляли. Котелки были редкостью и распространились к концу войны.


Спутником голода была цынга. Отсутствие овощей и фруктов, простой картошки в еде приводило к недостатку витамина С. По рассказам отца десны страшно кровоточили, зубы шатались, их можно было просто вытягивать или они оставались торчать в хлебе при откусывании. Проблема была настолько серьезна, что администрация лагеря решила принять меры. Не знаю в каком году, но где-то до конца 1943го трудармейцам выдали по 2-3 зубчика чеснока. Его нельзя было просто съесть, а нужно было натирать им десна. Боли были адскими, некоторые не выдерживали, просто съедали. Не знаю было ли это одноразовой акцией или было несколько раз проведенo, оказало ли свое действие. Летом собирали в лесу во время работы, все что попадалось – ягоды, какие-то травы, после снятия конвоя воровали на полях картошку – основной лиферант витамина С. Еще запаривали какое-то варево, чтобы зубы полоскать... Не знаю, что помогло, возможно молодость, но папа сохранил почти все свои зубы до старости.

Отец жил в этих известных с фотографий о «доблесном» Комаровском бараках. Они выглядят словно выглядывающие из-под земли чердаки домов.
http://begamot-74.livejournal.com/90052.html
Нары в два-три ряда c одной и с другой стороны, и сплошником, те влезть можно было только с прохода. У людей не было ни тумбочки, ни шплинта, все, что трудармеец имел, он носил ссобой в вещмешке, с ним и спал и работал. Спали один возле другого так плотно, что перевернуться с боку на бок можно было только по команде. Дневальный кричал: переворачиааась!
Зимой иногда было настолько холодно, что люди примерзали к нарам. Каждый хотел лежать в серединке, где было немного теплей. Позже, не знаю с какого времени, на нары бросали мешки, набитые соломой, опилками или листьями, что не так колется.
Люди были настолько изнурены работой, что были случаи, когда спящим крысы надгрызали пальцы на руках или ногах, нос, кусали в щеки. (у отца в бараке жил парень без носа) Крысы были тоже обычным явлением, тк в бараках ростоянно кто-то умирал или грызунов манил запах крови.


Если я не ошибаюсь, картошку выращивали сами, была работа «доходяг». Поэтому получается, что она могла появиться только к осени 1942 или возможно еще позже, что объяснило бы массовую цингу, тк картошка была основным источником витамина С.
Склад картошки был поделен на 10 отсеков, 9 из них засыпались осенью картошкой, а 10ый оставался пустым. Для достижения безотходной технологии картошку с определенной периодичностью перебирали: хорошую бросали в пустой отсек, а подгнившая шла на кухню (из отсека 9 в 10, из 8 в 9 и так по кругу), те люди ели практически всегда порченный продукт.


Не знаю из какого времени эта переделанная песенка под музыку (Хороши весной в саду цветочки), возможно 1945-46:

Хорошо весной сажать картошку,
Еще лучше есть ее зимой,
Сядешь в уголочек,
Дернешь котелочек,
Сразу жизнь становиться иной.


Утром и вечером обязательная поверка, при любой погоде. Иногда зачитывали сводки, иногда списки сбежавших или осужденных, имена «стахановцев». Обращались к трудармейцам на таких поверках (меня это удивило) «товарищи бойцы».

У каждого трудармейца был свой номер, его надо было знать наизусть, который часто использовался вместо фамилии. Папа помнил свой до последнего, он не был вытатуирован на руке, но выжжен в памяти.


После победы в лагеря немцев-военнопленных стали приезжать представители Красного креста. С этого момента снабжение немцев-военнопленных улучшилось, тк оно должно было более-менее сооответствовать международным соглашениям. Снабжение же немцев-трудармейцев никто не контролировал, поэтому оно было всегда на порядок хуже (отец приводил примеры, но я их не помню и боюсь что-то неправильное написать.) Ребенком меня удивляло, почему «своих» немцев кормили хуже, чем немцев-фашистов. Тогда я еще думала, что кто-то их «своими» считал.


Не помню когда в первый раз, вероятно в 1945-46, трудармейцам дали американские консервы с тушеннкой: они их называли «Второй фронт». Папа говорил, что такого мяса, длинного, порционированного волокнами, он до этого еще не ел. Хоть и говорили, что мясо из американских мустангов (до войны немцы лошадей как правило не ели), но отец смеялся, даже если бы мясо было собачим, все было бы вкусно, все бы съедали.


Распространненной практикой было «добровольная помощь фронту» в «свободное время». На практике это означало, что после отбоя дневальный всех выгонял на платц и какой-нибудь начальник объяснял, что например, на вокзал прибыл поезд с важным грузом и «Родина-мать» ожидает, что «товарищи бойцы» пойдут этот поезд разгружать. После 2-3 часов дополнительной работы люди должны были утром в обычное время идти на работу...


По мнению моего отца, в самые страшные 1942-43 годы умирали в первую очередь «большие люди», высого роста, плотного телосложения, тк паек был для них пропорционально особенно скуден. Они умирали от голода. Старики и подростки 15-17 лет умирали от тяжести труда, от физического истощения. От истощения умирали и так называемые «стахановцы», трудармейцы, которые ради дополнительного пайка вырабатывали двойную – тройную норму. Следующей «группой риска» были курящие: были нередки случаи, когда хлеб обменивали на махорку. К тем, кто от такого обмена профитировал, относился и мой некурящий отец, что ему многие годы спустя не давало спать по ночам...



Выжить помогало наличие друга или родственника, женатым и имеющим детей – чувство ответсвенности перед семьей, конечно и более веские обстоятельства: знание русского, наличие профессии, связи с кухней, с врачебным бараком...
А в остальном у меня такое впечатление, что выживание не было предусмотрено в 1942-43 годах, это было случайностью...

Отец попросил перевести его с Урала в 1946 в Казахстан, когда рабочая сила стала нужна в Казахстане, по разнарядке ходил подневольным на работы до осени 1948 года (трест Каззолото). Показателен в отношении "свободы", например, тот факт, что отца (в 1948 году!) не отпустили на похороны брата, тк семья жила в 150 км. Тогда отец ушел без увольнительной, после его возвращения 7 дней спустя, он отметился у коменданта, который его тут же за "побег" посадил в карцер. Отцу грозил суд, избежать которого помогли случайные обстоятельства.

Осенью 1948 для отца закончились 6,5 лет «трудармии»... Ему было 24 года...
Только тогда он стал вольнонаемным, стал работать за деньги, получил возможность купить землянку и смог забрать к себе свою мать и младших братьев и сестер.

Из воспоминаний моего отца с Челябметаллургстроя

[Bangert]

Судьба человека - судьба народа.
Личные дела немцев-спецпоселенцев как источник
по проблеме депортации и режима спецпоселения*

Л.Бургарт, Усть-Каменогорск

1945 - 1955 гг. стали десятилетием, когда в отношении репрессированных в 1930 - 1940-е гг. народов, в том числе и немецкого, был законодательно оформлен и установлен особый режим спецпоселения, сводившийся к тотальному контролю НКВД за всеми сторонами жизни и деятельности так называемых спецпоселенцев.

Первым уровнем тотального контроля за жизнью спецпоселенцев стали спецкомендатуры, созданные в 1945 г. после выхода постановления СНК СССР “О правовом положении спецпереселенцев”1. Согласно инструкции2, спецкомендатуры образовывались в местах размещения спецпоселенцев и имели в своем подчинении по несколько населенных пунктов. Через спецкомендантов и их помощников спецкомендатуры должны были осуществлять учет спецпоселенцев, контролировать занятость общественно-полезным трудом, предотвращать побеги, принимать заявления и жалобы спецпоселенцев, налагать штрафы и взыскания3. Контроль за их работой осуществляли районные отделы НКВД и УНКВД областей, а также органы Прокуратуры.

Комендантский режим был резко ужесточен после выхода известного Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 г.4

Перед спецкомендатурами была поставлена задача 100% учета спецпоселенцев. На всех спецпоселенцев, достигших 16-летнего возраста, были заведены личные дела. Они стали одним из документальных воплощений тотального контроля, установленного в отношении репрессированных народов, и на сегодняшний день представляют ценный исторический источник. Мы предприняли попытку его анализа на примере личных дел немцев-спецпоселенцев Восточного Казахстана. Первоначально их дела хранились в Архиве УВД ВКО, ныне они переданы в Центр правовой статистики и информации при Прокуратуре ВКО.

В качестве исторической справки отметим, что всего на территорию Восточно-Казахстанской области в 1941 - 1942 гг. было депортировано около 28 тыс. немцев 5 . Накануне войны, согласно переписи населения 1939 г., численность немцев здесь составляла 4041 человек. К первому января 1949 г. в результате процессов естественного воспроизводства населения и массовых мобилизаций в “трудармию” численность немцев в ВКО сократилась до 19 490 человек 6 .

В местах расселения немцев было образовано 25 спецкомендатур, впоследствии их число возросло до 35.

В Центре правовой статистики и информации при Прокуратуре ВКО хранится около 70 тыс. личных дел, заведенных на спецпоселенцев различных национальностей.

Автором был проанализирован довольно значительный объем личных дел спецпоселенцев-немцев. Личное дело представляет собой папку с определенным набором документов и материалов, отражающих контроль за каждым отдельно взятым спецпоселенцем.

На обложке личного дела указывались Ф.И.О. спецпоселенца, дата начала и окончания дела, категория учета (“выселенный”, “местный”, “репатриированный”), в правом верхнем углу - гриф “секретно”. Личные дела составлялись и велись на основе инструкции, выдержка из которой помещалась на обратной стороне обложки личного дела. Затем следовал перечень документов, содержащихся в личном деле.

На основе анализа личных дел можно выделить две основные группы таких документов:

1. Документы и материалы, включенные инструкцией в разряд обязательных и присутствующие в каждом личном деле;

2. Документы и материалы, присутствующие не в каждом личном деле, но в значительной их массе. Многие из этих документов не включены инструкцией в разряд обязательных, однако непосредственно связаны с положением спецпоселенцев в условиях особого режима.

Первая группа включает в себя восемь обязательных документов:

1. Анкета спецпоселенца. Анкета состоит из 21 вопроса. Большая часть вопросов нацелена на получение информации биографического характера (дата, место рождения, образование и т.д.), отдельные вопросы связаны с выяснением “политической благонадежности” спецпоселенцев (судимость, проживание на оккупированных территориях, пребывание за границей, в плену и т.д.).

Данные анкет содержат ценнейшую информацию для исследователей проблемы депортации немцев. На их основе можно представить подробную характеристику немецкого населения в период между переписями (конец 1940 - начало 1950-х гг.). Более того, на наш взгляд, весьма перспективна идея создания компьютерной базы данных о немцах-спецпоселенцах, в основу которой легли бы анкеты из личных дел спецпоселенцев. Анализ систематизированных данных позволил бы осуществить моделирование социального портрета немцев-спецпоселенцев. Этот портрет мог бы вобрать в себя целый ряд глубоких характеристик немецкого населения: его половозрастную структуру, образовательный уровень, состав семей, профессиональный уровень, знание родного языка, установить основные регионы выхода депортированных немцев, картину размещения в новых районах и т.п.

Аналогичные базы данных могли бы быть созданы и по другим категориям спецпоселенцев. Значимость компьютерных баз данных как для архивов, центров хранения личных дел спецпоселенцев, так и для исследователей различных профилей бесспорна.

2. Справка - основание содержания на учете спецпоселения, которая позволяет установить, к какой “категории” принадлежит спецпоселенец, т.е. взят он на учет как “выселенный”, “местный” или “репатриированный”. Каждая такая справка заканчивается выдержкой из Указа от 26 ноября 1948 г. о том, что спецпоселенец “оставлен навечно в местах обязательного поселения без права возврата к прежнему месту жительства”.

3. Автобиография спецпоселенца, написанная им от руки или, в случае неграмотности, спецкомендантом.

4 - 7. Четыре одинаковые по форме расписки спецпоселенцев, которые по сути отражают законодательную базу режима. Первая расписка свидетельствует об ознакомлении спецпоселенцев с Постановлением СНК СССР от 8 января 1945 г., законодательно установившим режим спецпоселения, но датировка расписок свидетельствует о том, что произошло это ознакомление не в 1945 г., а уже после выхода Указа от 26 ноября 1948 г. Ознакомление с этим указом составило содержание второй расписки, взятой со спецпоселенцев. Этим актом ознаменовалось ужесточение установленного режима. Хотя коменданты спецкомендатур получили указание произвести ознакомление всех спецпоселенцев с указом до конца года 7 , эта процедура продолжалась еще в 1949 г., а многие расписки датированы даже 1950 г. Третья расписка связана с внесением некоторых изменений в “правовое положение” спецпоселенцев в 1954 г. Президиум Верховного Совета СССР своим Указом от 13 июля 1954 г. и Совет Министров СССР своим Постановлением от 5 июля 1954 г. “предоставляли спецпоселенцам право проживания в области, в которую они были выселены, и право свободного передвижения в любой пункт страны по служебным командировкам”. При этом спецпоселенцы были обязаны:

1. При перемене места жительства внутри области, сняться с учета в спецкомендатуре МВД, а по прибытии к новому месту жительства, немедленно встать на учет;

2. О выездах в командировки за пределы области сообщить в спецкомендатуру МВД;

3. Являться лично на регистрацию в органы МВД один раз в год8.

Четвертая расписка связана с известным “освобождением” немцев от учета спецпоселения. Основная масса этих расписок датирована 1956 г. Ставя свою подпись под этой распиской, немцы оказывались лишенными права возврата в места, из которых были депортированы, и не имели права на материальные претензии к государству9.

8. Регистрационный лист или учетная карточка спецпоселенца. Этот документ является непосредственным отражением механизма учета спецпоселенцев и представляет собой календарную таблицу, куда вносились дни явки спецпоселенцев на отметку в спецкомендатуры и их личные подписи.

Этот комплекс документов позволяет четко проследить общность судьбы немцев, законодательную основу режима спецпоселения, его установление и действие на различных этапах, а также содержит материалы, на основе которых может быть создана база данных о немецком населении в период между переписями.

Вторая группа документальных материалов, находящихся в личных делах, гораздо больше по объему и разнообразнее. Именно по этим документам можно судить о положении немцев в условиях тотального контроля за их жизнью и о реальном функционировании режима спецпоселений.

Эту группу составляют следующие документы:

1. Словесные портреты спецпоселенцев-немцев (в некоторых личных делах они отсутствуют, очевидно, из-за упущений спецкомендантов). Словесный портрет составлялся комендантом в произвольной форме, либо в виде отметок в заранее заготовленном формуляре. Этот документ представляет собой полное описание внешности спецпоселенца с указанием особых примет. Если бы не отметка на личных делах о категории учета, то вполне можно было бы принять их за личные дела уголовников. Цель составления словесных портретов очевидна. Их использовали в первую очередь для четкости контроля за спецпоселенцами, а также для поиска и задержания спецпоселенцев, совершивших побег из мест обязательного поселения.

2. Одним из свидетельств тотального контроля за жизнью немецкого населения, в частности за демографическими процессами в их среде, являются заявления спецпоселенцев в спецкомендатуры о рождении, смерти, выезде, вступлении в брак членов семьи. Характер этих заявлений позволяет судить о том, насколько строго исполняли немцы свою обязанность информировать органы власти. Так, например, спецпоселенец А.Кисельман не просто сообщает в своем заявлении о рождении ребенка, но и просит “взять его на учет спецпоселения и не отказать в просьбе”10.

Аналогичным образом выглядела ситуация и в отношении миграционных движений. Доказательством этого служат многочисленные заявления спецпоселенцев с просьбой о разрешении выезда в другие регионы на учебу, работу, лечение, а также для воссоединения с родственниками. Они позволяют сделать вывод о высоком уровне потенциальной миграционной активности немецкого населения и низком уровне фактической миграционной активности. Давая разрешения на переезд, органы МВД строго регламентировали передвижение спецпоселенцев. Им выдавались маршрутные листы с указанием станций, через которые они обязательно должны были проследовать. Малейшее отклонение от маршрута квалифицировалось как побег.

Ряд документов, хранящихся в личных делах спецпоселенцев, позволяет выделить комплекс проблем, связанных с их положением в условиях особого режима:

а) чрезвычайно острой была проблема разрозненности семей. В личных делах отложились заявления спецпоселенцев с просьбами о воссоединении и переписка органов МВД (часто длившаяся в течение нескольких лет), связанная с принятием решения по этим заявлениям. Здесь необходимо отметить и многочисленные заявления о розыске родственников, пропавших без вести в ходе массовых депортаций, мобилизаций в “трудовые лагеря”;

б) в личных делах имеется ряд заявлений и переписка с органами МВД по вопросу о снятии с учета спецпоселения. Эти заявления принадлежат в основном лицам не немецкой национальности, выселенным вместе с немцами в составе их семей и утратившим затем родственные связи. Их анализ позволяет получить представление о сложившемся у населения представлении о немцах и об отношении к ним;

в) проблема взаимоотношений немцев с властями на местах представлена во множестве заявлений и жалоб о незаконных увольнениях с работы, выселениях из домов, оскорблениях, избиениях и других “ущемлениях прав”. Чаще всего эти заявления мертвым грузом лежали в спецкомендатурах, нисколько не облегчая участи немцев-спецпоселенцев.

3. Особо выделяются документы, отражающие превентивные меры властей против нарушителей режима:

а) объяснительные записки спецпоселенцев об отлучках, опозданиях на регистрацию в спецкомендатуры, самовольных выездах из мест поселения;

б) протоколы судебных процессов по фактам нарушения режима;

в) решения о мерах наказания нарушителей режима: наложения штрафов, аресты от 3 до 15 суток, выселение в режимные поселки, тюремное заключение на срок от 5 до 15 лет, каторжные работы на срок до 20 лет.

4. Изменения, произошедшие в положении спецпоселенцев в начале 50-х годов, также отражены в личных делах. В личных делах немцев, имевших несовершеннолетних детей, находим отметки об освобождении этих детей от учета; в личных делах “местных” немцев - решение об их освобождении в 1954 г., т.е. еще до принятия указа об “освобождении” всех немцев. Аналогичные документы находим в личных делах немцев, являвшихся членами КПСС, также освобожденных в 1954 г. 11

5. Особый интерес представляют личные дела отдельных категорий спецпоселенцев, например бывших “трудармейцев” и “репатриированных”. Личные дела бывших “трудармейцев” содержат сведения о трудовых лагерях, условиях пребывания в них и могут быть использованы как дополнительный источник по изучению “трудармий”. К примеру, в личном деле бывшего “трудармейца” Е.Коха хранится карта отпечатков пальцев, снятых в Бакаллаге НКВД СССР, инвалидная карточка, пропуск на проезд из лагеря на спецпоселение в Восточный Казахстан12.

Очень интересные материалы отложились в личных делах немцев-репатриантов (к этим делам приложены и личные документы). Численность этой “категории немцев” в ВКО была небольшой (по данным на 1 января 1953 г. - 24 семьи, 69 человек). Судьба репатриантов также довольно четко прослеживается по материалам личных дел. Свидетельством их проживания на оккупирован ных немецкими и румынскими войсками территориях является документ, подтверждающий принадлежность к немецкой национальности. В личном деле репатриантки Е.Лемке это, например, “Ausweis der Deutschen Volksliste der Ukraine”. Следующим этапом в судьбе этой категории немцев стало переселение в Польшу и Германию, в ходе которого им были выданы удостоверения переселенцев - “Umsiedlerausweis”, а затем по прибытии в Германию - сви детельство о немецком гражданстве - “Einbuergerungsurkunde” 13 . Судьба этих людей в общих чертах известна, хотя многие вопросы, связанные с проблемой репатриации, остаются пока не освещенными. В личном деле репатриантки Е.Лемке мы находим удостоверения органов НКВД о прохождении через систему фильтрационных лагерей для репатриантов, а также документ, отражающий заключительный этап - справку о взятии на учет спецпоселения 14 . Таким образом, немцы-репатрианты, как известно, разделили участь остальной части немецкого населения в СССР.

Анализ материалов, составивших вторую группу документов из личных дел немцев-спецпоселенцев, помогает реально и весьма конкретно представить себе их положение.

Каждое личное дело - это не только отражение судьбы отдельного человека, но в то же время - часть общей судьбы немецкого народа в СССР. Проведенный выше анализ показывает, что личные дела могут быть использованы, как основа для моделирования социального портрета немцев-спецпоселенцев в 40 - 50-е гг., они позволяют дать многостороннюю характеристику самого режима спецпоселений и проследить основные этапы судьбы немцев, в особенности их положения в регионах, на местах. Личные дела могут быть использованы как дополнительный источник в исследовании проблем, связанных с мобилизацией немцев в “труд армию”, “репатриацией” из Германии и др.

Личные дела немцев-спецпоселенцев - важная составная часть ре гиональных архивов, фонды которых используются исследователя ми, к сожалению, далеко не полностью. Личные дела представляют особый интерес как источник не только для историков, но и для политологов, демографов, социологов, занимающихся изучением одной из самых трагических страниц истории немецкого народа в СССР.


http://www.memo.ru/history/nem/Chapter22.htm

[Bangert]

Судьбы спецпоселенцев в архивных документах
Л.Белковец, Новосибирск

Спецпоселение немцев в Западной Сибири (1941 – 1955 гг. )*

Сибирь (Алтайский и Красноярский края, Новосибирская и Омская области) приняла в годы Великой Отечественной войны свыше 400 тыс. российских немцев, депортированных из европейской части СССР. Более половины их оставалось в ее пределах вплоть до 1956 г., когда немцев сняли с учета спецпоселений.

Документы, раскрывающие историю спецпоселения немцев в Сибири, содержатся в местных государственных и ведомственных архивах. Так, партийные и советские органы в течение 1941 – 1942 гг. занимались приемом и расселением переселенцев, их хозяйственным и трудовым устройством в пределах области или края. В их компетенцию входила также мобилизация немцев в рабочие колонны, отправка их в лагеря НКВД, на шахты Кузбасса, рыбные промыслы и лесозаготовки в северные регионы Сибири, оборонные и другие предприятия сибирских городов. Переселенческие отделы исполкомов занимались поиском отставших от своих эшелонов, воссоединением распавшихся во время депортации семей. Документальное подтверждение всех этих мероприятий мы находим в рассекреченных ныне фондах архивов местных партийных и советских органов.

Но главным “опекуном” спецпоселенцев стали управления наркомата внутренних дел (УНКВД), в составе которых уже в августе – сентябре 1941 г. были созданы отделы спецпоселений (ОСП). В фондах ОСП и сосредоточился основной массив документов, позволяющих с достаточной степенью объективности воссоздать историю спецпоселения немцев в Сибири. В основной своей части этот массив документов, хранящихся до сих пор в архивах краевых и областных управлений МВД, не доступен широкому кругу исследователей. Значение его можно продемонстрировать на примере архива УВД по Новосибирской области, в котором, с разрешения руководства управления, автору статьи удалось работать в 1992 г.

Документальный материал, хранящийся в архиве, может быть разделен на три группы. К первой относятся нормативные и директивные акты (постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР, ГКО СССР, приказы и директивы НКВД – МВД СССР, подписанные народными комиссарами Берией, Кругловым, их заместителями; инструкции, исходившие от начальников отделов комиссариата и министерства и т.п.). Этот комплекс документов позволяет восстановить организацию спецпоселения, его режима, учета спецпереселенцев, оперативно-чекистского обслуживания и пр. Директивный материал охватывает практически все стороны жизни немцев и других категорий спецпереселенцев (кроме немцев в Новосибирской области на спецпоселении жили калмыки, ОУНовцы, ЧСИРы, власовцы, бывшие кулаки и др.) в условиях режима спецкомендатур. Значительная часть этих документов сохранилась в фонде ОСП, на некоторые приказы встречаются указания в отчетах по их выполнению, отдельные фигурируют в списках старых директив, подлежащих отмене.

Особо следует отметить постановления и приказы 1943 – 1945 гг., которые ввели для спецпоселенцев режим спецкомендатур, определили их права и установили наказания в судебном порядке до 10 лет лишения свободы за побег с места поселения. Целая серия приказов 1946 – 1947 гг. касается проблемы соединения разрозненных в ходе войны семей и, прежде всего, мобилизации в рабочие батальоны. Соединение семей проходило с большими трудностями, поскольку руководство предприятий угольной, нефтяной, золотодобывающей и лесной промышленности, на которых трудились спецпоселенцы-немцы, не желало терять квалифицированную рабочую силу. Если же члены семей, не дождавшиеся из-за бюрократической волокиты разрешения покинуть место поселения, выезжали к главе семьи самовольно, это рассматривалось как групповой побег, и влекло за собой уголовное преследование. Приказы 1946 г. “О непривлечении к уголовной ответственности за самовольный выезд на соединение семьи”, “Об отмене этапирования к месту поселения выехавших на соединение с семьями” и др. были призваны разрешить возникшую ситуацию.

В совокупности с другими материалами ОСП этот комплекс документов дает возможность проследить процесс установления и ужесточения режима проживания спецпоселенцев в местах поселения, деятельность органов гласного (в лице комендантов спецкомендатур и их аппарата, старших пяти- и десятидворок, бараков, групп содействия) и негласного (в лице агентурно-осведомительной сети) надзора. Здесь есть также документы по организации “противопобеговых” мероприятий, розыска и задержания беглецов.

Вторую группу документов составляют материалы спецучета, на который немцы были поставлены в начале 1944 г. Районные и поселковые спецкомендатуры, организация которых началась еще в 1943 г. сначала в районах Казахстана и Киргизии, а затем, согласно приказу НКВД СССР от 22 ноября 1943 г., и в Сибири, создавались в “целях усиления агентурно-оперативной работы, учета и наблюдения за трудовым устройством спецпереселенцев”.

В 1944 г. в Сибири было открыто в дополнение к уже имевшимся (для бывших кулаков) 175 спецкомендатур (по 50 – в Алтайском крае и Омской области, 45 – в Красноярском крае, 30 – в Новосибирской области). Были укомплектованы их штаты из расчета 1 комендант и 1 помощник коменданта на 500 взрослых спецпоселенцев, 1 надзиратель на каждые 100 – 200 человек. Для оперативной работы в райгоротделениях внутренних дел выделялись штаты оперуполномоченных и их помощников: 1 – на 2 тыс. взрослых спецпоселенцев.

Приказ НКВД от 16 августа 1944 г. ввел в действие инструкцию по учету спецпоселенцев. Необходимо было установить численность семей и количество спецпоселенцев, обеспечить контроль за их движением в границах районов расселения, выявить трудоспособных и контролировать их трудоустройство. Учет должен был способствовать также своевременному выявлению побегов, удовлетворению запросов органов НКВД, НКГБ, контрразведки НКО и НКВМФ, СМЕРШ, партийных и советских органов.

Учету подлежали все контингенты спецпоселенцев и каждый человек в отдельности в спецкомендатурах, в районных отделениях НКВД и в ОСП НКВД / УНКВД по специальным карточкам: 1 – семейная, для учета глав семей; 2 – персональная, для учета каждого спецпоселенца, за исключением глав семей и детей до 16 лет; 3 – суммарная, для учета детей, не достигших 16-летнего возраста. Карточки (стандартный размер их 95 х 140 мм) заполнялись на основании паспортов (при этом старые паспорта изымались и в городах выдавались новые с отметкой о разрешении проживания в пределах данного района), свидетельств о браке, рождении, эшелонных списков, актов приема спецпереселенцев, постановлений или приговоров судебных органов, дру гих официальных документов. В случае их отсутствия – путем опроса спецпереселенцев, с пометкой “заполнено со слов”. Карточки заполнялись в двух экземплярах: один для картотеки районных отделений НКВД, второй – для справочной картотеки ОСП УНКВД (по Казахстану и Киргизии – в трех экземплярах). На основе карточек в ОСП создавалась единая алфавитная картотека.

Семейная карточка содержала на первом и последнем листах сведения о главе семьи, а внутри – о ее членах. Указывались данные о времени и месте рождения спецпоселенца, его отношении к главе семьи, национальности и специальности, роде занятий до переселения, дате прибытия на место поселения, делалась отметка о трудоспособности.

Согласно приказу МВД от 19 февраля 1949 г. “Об организации персонального учета выселенцев, спецпереселенцев по новой системе” в местах поселения был произведен переучет, и все спецпереселенцы, подвергшиеся переселению по национальному признаку, были отнесены к категории “выселенцев”. С этого времени устанавливались следующие виды их учета: в спецкомендатурах – посемейный учет всех лиц по специальным книгам, и персональный учет бежавших с территории спецкомендатуры, временно убывших и временно прибывших. Кроме книг учета коменданты вели журналы регистрации явок выселенцев. В посемейные книги не вносились члены семей выселенцев, сами выселенцами не бывшие, но вступившие с ними в брак (данные о них вносились в отдельный список); выселенки, вышедшие замуж за невыселенцев, с учета не снимались.

В книге обязательно делалась отметка об убытии (в том числе детей, выехавших на учебу, которые после ее окончания могли быть направлены на работу лишь в регионы, являвшиеся местом спецпоселения данного контингента, с обязательной постановкой на учет).

Городским и районным отделениям МВД, первым отделам исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) и спецстроек МВД поручался персональный карточный учет по форме 5 (краткая). Здесь же хранились агентурно-розыскные дела на выселенцев, бежавших с территории района. На всех взрослых выселенцев, начиная с 16 лет, заводились учетные (личные) дела, в основание которых, кроме уже имевшихся данных, были положены составленные в ходе переучета анкеты.

В отделах УМВД краев и областей сосредоточивался весь посемейный и персональный (по форме 6 – подробная) учет выселенцев, а в 1-м спецотделе МВД СССР – картотека специализированного персонального учета. Сюда высылались алфавитные и учетные карточки на вновь прибывших на спецпоселение, выбывших в другие места, освободившихся, умерших, подвергшихся аресту, бежавших, переведенных в дома инвалидов.

В 1950 г., после переучета, в Новосибирской области числилось немцев: выселенных по решению правительства – 52 103, репатриантов – 11 742, коренных жителей Сибири, поставленных на учет спецпоселения по распоряжению МВД СССР от 18 сентября 1945 г., – 5906, мобилизованных – 925, других национальностей в составе немецких семей – 1234. Вместе с другими спецпоселенцами их обслуживали 115 комендатур с 312 единицами штата, 36 городских и районных отделений МГБ со штатом свыше 100 че ловек, гласный аппарат (старшие поселков, бараков, десятидворок) в пределах около 8 тыс. человек, из которых 5300 обслуживали немцев, пять противопобеговых застав (в Новосибирске, Черепанове, Барабинске, Татарске и Кривощеково-Верх-Туле), оперативно-розыскной отряд в составе 63 человек, опиравшийся на войсковое подразделение в 450 человек. Все это подчинялось 9-му отделу УМГБ, пришедшему в 1949 г. на смену ОСП УНКВД, в составе 30 человек во главе с полковником Г.М.Шияном. Он рассматривал жалобы и просьбы спецпоселенцев об освобождении, о разрешении выезда, о соединении семей и т.п. Еще как минимум три отдела УМГБ, 2-й, 4-й и 5-й, разрабатывали объекты оперативных учетов, выявляя среди спецпоселенцев шпионов, изменников родины, антисоветских элементов. Система располагала всеми необходимыми средствами передвижения (лошадьми, велосипедами, автомашинами, катерами). Десятки тысяч рублей выделялись на приобретение несгораемых шкафов и железных ящиков для хранения секретной документации, для оборудования помещений и пр.

В 1953 г. спецкомендатуры в городах подверглись реорганизации “по признаку их территориального обслуживания”, т.е. учета спецпоселенцев по месту жительства, а не по месту их работы.

Деятельность системы отразилась не только в материалах учета, но и в документации, хранящейся в архивах УМВД сибирских областей и краев, которую мы отнесем к третьей группе. Это материалы текущей отчетности ОСП – 9-го отдела УМГБ по спецпоселенцам за 1941 – 1955 гг. Здесь мы находим, во-первых, статистические материалы, характеризующие дислокацию и расселение спецпереселенцев по районам области, их распределение по предприятиям, колхозам, совхозам, с указанием соответствующих наркоматов. Такие отчеты с 1944 г. составлялись два раза в год по каждой категории спецпоселенцев. Во-вторых, демографическую статистику – поквартальные отчеты о наличии и движении спецпоселенцев, количестве занятых на работах, умерших и родившихся, выбывших в места лишения свободы и вернувшихся из мест заключения, выехавших на соединение с семьями в места поселения трудармейцев или, наоборот, о семьях, прибывших к своим главам в места их трудармейской работы. Здесь же находим данные о числе достигших 16-летнего возраста и зачисленных на спецпоселение выпускников детских домов и убывших в детские дома сирот, о количестве числящихся в бегах и арестованных органами МГБ, снятых с учета спецпоселения.

В “табель отчетности” по ОСП, утвержденный в 1944 г., включались сначала месячные, а с 1946 г. ежеквартальные отчеты об агентурно-оперативной работе. Среди немцев-спецпоселенцев они составляют самый богатый комплекс документов архива. Отчеты (докладные записки) содержат разделы: “Движение агентурно-осведомительной сети” с данными о количестве завербованных резидентов, агентов и осведомителей, характеристиками наиболее интересных и активных агентов и наиболее ценных агентурных донесений. Последние классифицируются в отчетах по “окраскам”: критические высказывания, высказывания антисоветского характера, террористические намерения, бандпроявления, саботаж, сведения о членах семей изменников родины, о побегах и дезертирстве. С прибытием в 1945 г. большой группы репатриированных немцев к этим “окраскам” прибавились: шпионаж, измена родине, пособничество врагу, принадлежность к агентам гестапо, служба в немецко-фашистских войсках и органах управления на оккупированной территории в качестве старост, полицейских и других “немецких ставленников”.

Второй раздел отчета посвящался “движению подучетного элемента”. Здесь имеются количественные данные о заведенных учетных, агентурных и прочих делах, характеристики на лиц, попавших в “разработку”. По итогам “разработки” агентурные дела и дела-формуляры превращались в следственные, главным образом, по ст. 58 п.10 Уголовного кодекса (“пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений...”). Характеристике следственных дел посвящен особый раздел докладных записок ОСП.

“Борьба с побегами и дезертирством” и “Антисоветские проявления и настроения” – эти разделы венчают отчеты ОСП. Они содержат общую характеристику режима, количество побегов и дезертирств за отчетный период, итоги поисковой работы как местного, так и всесоюзного значения, меры наказания провинившихся. С середины 1946 г. в отчетах ОСП появляются данные о трудовом и бытовом устройстве спецпоселенцев, их обеспе ченности жильем, скотом, одеждой, обувью, продуктами питания. Руководство Управления НКВД – МВД выступает в роли ходатая перед областными партийными и советскими властями, требуя проявления внимания и заботы по отношению к своему “контингенту”.

Поскольку основным источником информации, которая обобщалась в отчетах, являлись агентурно-оперативные данные, имеет смысл более подробно остановиться на агентурно-оперативной работе. Имеющиеся материалы позволяют раскрыть некоторые секреты организации этой работы и познакомиться с результатами деятельности агентурной сети.

Инструкция об агентурно-оперативной работе среди спецпоселенцев, обслуживаемых ОСП, была введена в действие 27 февраля 1944 г. В течение 1944 г. приказами и директивами НКВД “оперативно-чекистское обслуживание” распространилось на немцев, мобилизованных в рабочие колонны для работы на промышленных предприятиях наркоматов, на стройках и в лагерях НКВД (24 августа), мобилизованных в промышленность (19 сентября). Тогда же был введен и новый табель отчетности об агентурно-оперативной работе среди спецпоселенцев (30 марта) и мобилизованных в промышленность немцев (14 сентября).

Агентурно-оперативная работа среди спецпоселенцев объявлялась одним из видов секретной работы советской разведки, и ее ведение поручалось районным и поселковым спецкомендатурам НКВД через агентурно-осведомительную сеть, вербуемую из среды спецпоселенцев и окружающего их населения.

К задачам этой работы относились выявление и пресечение попыток побегов с мест расселения; активное содействие розыску и задержанию бежавших; выявление упаднических настроений, связанных с хозяйственным и трудовым устройством (а скорее с неустройством) спецпоселенцев. Выявляться должны были “бандитские настроения”, случаи уголовной преступности (убийства, кражи, хулиганство и т.п.), факты “отрицательного отношения” к спецпоселенцам советских и хозяйственных организаций и отдельных лиц. Главной задачей являлось “содействие органам в выявлении и изъятии из среды спецпереселенцев враждебных элементов (шпионов, террористов, диверсантов, немецко-фашистских пособников, предателей и прочего антисоветского элемента)”.

Агентурно-осведомительная сеть формировалась по плану и с обязательным охватом всех пунктов расселения спецпереселенцев. Согласно первоначальному плану один осведомитель должен был обслуживать 20 – 30 семей спецпоселенцев, на деле, как увидим далее, сеть эта была более густой. Именно осведомители и составляли ее главное звено. Собственно агенты вербовались только для разработки заведенных агентурных дел. Порядок вербовки был основательно продуман. На первом ее этапе требовалось “тщательное изучение” комендантом или оперработником спецкомендатуры политических и деловых качеств кандидата, его связей с спецпоселенцами. Проверялось также наличие или отсутствие его имени в общесправочной картотеке учета антисоветских элементов на территории данной области.

На втором этапе, получив санкцию на вербовку осведомителя от начальника районного отделения НКВД, а на вербовку агента – от начальника ОСП, комендант (в первом случае) и начальник районного отделения (во втором) вызывали намеченное лицо “для личного знакомства и предварительной беседы”, по результатам которой принималось окончательное решение о целесообразности его вербовки. От лиц, отказавшихся от сотрудничества, бралась подписка о неразглашении характера встречи. В отношении выразивших согласие следовало, однако, действовать не спеша, исподволь, давая сначала отдельные незначительные поручения. Затем бралась подписка о сотрудничестве, составлявшаяся от руки в произвольной форме и хранившаяся в личном деле осведомителя.

Кроме личного дела, в районной спецкомендатуре заводилось и рабочее дело агента или осведомителя. В первое вкладывались анкеты, автобиографии, справки о проверке по учетам агентуры и антисоветского элемента, компрометирующие и характеризующие материалы, список личных связей, характеристики, составлявшиеся оперативными работниками один раз в три месяца. В рабочее дело подшивались подлинные агентурные донесения и списки лиц, по ним проходящих. Все агенты регистрировались также в 1-м спецотделе ОСП, где на каждого хранилась его карточка-псевдоним.

Вся переписка об агентах-осведомителях, в том числе и отчеты самого ОСП перед НКВД, велась только по псевдонимам, с указанием номера личного дела (кроме исключительных случаев, когда надо было установить связь с выбывшими в распоряжение другого региона осведомителями). Псевдонимы – это, как правило, имена (Клара, Маша, Ольга, Ирина и др.), фамилии, указания на профессию (Ветеринар, Инженер и др.) или разного рода клички (Шприц, Кукс, Звонок, Чайка, Шило, Хвост и т.п.). Характеристики особо отличившихся агентов в отчетах дают возможность узнать некоторых из них (соседка по нарам, сын агента дружит с сыном разрабатываемого, агент работает там-то и тем-то и т.п.). Но “узнавание” ни в коем случае не входит в задачу исследования, ведь и эти люди в конечном итоге были жертвами режима, их сознание и психика деформировались от постоянного давления на них.

Встречи с агентами проходили в помещениях спецкомендатур, на частных квартирах, реже в других условленных местах. Чтобы не расшифровать свою встречу с осведомителем, комендант, отправляясь к нему на квартиру, должен был побывать перед этим в трех-четырех квартирах других спецпоселенцев. Существовал график (двухнедельный или месячный), с точным указанием времени встречи. Как правило, с каждым осведомителем, находящимся на связи, комендант должен был встретиться два-три раза в месяц. В ходе встречи факты, представленные в письменных донесениях, уточнялись, выяснялись обстоятельства, не указанные в донесении. Донесения малограмотных принимались в устной форме и записывались в ходе беседы, с обязательной подписью осведомителя. В беседах с “негласными сотрудниками НКВД” коменданты и оперработники не должны были допускать “панибратства”, неуместных шуток, анекдотов и других несерьезных вещей; приучая их к аккуратности, не допускать опозданий на явки. Предписывалось вырабатывать у них выдержку, находчивость, умение конспирироваться в окружающей среде, которая, кстати сказать, заранее квалифицировалась как “враждебная нам среда”, формировать такие качества, как “честность”, преданность советскому строю и непримиримость к его врагам. Все заподозренные в “двурушничестве” и дезинформации агенты подлежали немедленному исключению из агентурной сети. Если же устанавливалось, что сделано это “со злым умыслом”, следовала уголовная ответственность с решением дела в Особом Совещании (ОСО) НКВД.

Агентурные донесения после их проверки и подтверждения давали повод для заведения оперативного учета. В районных спецкомендатурах велся массовый (списочный) учет лиц, склонных к побегам, и лиц, враждебных социалистическому строю “в силу своего социального и политического прошлого”. К ним причислялись отбывшие наказание в ссылке за контрреволюционные и другие уголовные преступления, члены семей осужденных к высшей мере наказания и к лишению свободы на длительные сроки (свыше 10 лет) за контрреволюционные преступления, члены семей изменников родины, бывшие участники контрреволюционных восстаний и организаций, лица, служившие в немецко-фашистских учреждениях в период временной оккупации. Их выявляли не только по агентурным донесениям, но и по архивным материалам, документам партийных и советских организаций, заявлениям граждан и материалам спецпроверок.

На каждое такое лицо в районной спецкомендатуре заводилось учетное дело, входившее в состав “литерного” дела. Так назывались дела на каждый спецконтингент, в том числе и на немцев. Эти лица “обеспечивались систематическим осведомительным освещением”. Если осведомление обнаруживало, что они проявляют “побеговые намерения”, подстрекают к побегам других, помогают им фиктивными документами или настроены антисоветски, то на каждого из них заводилось дело-формуляр. Это означало начало агентурной разработки данного лица по определенной окраске, одной из тех, что были указаны выше. Исчезновение такого лица с места жительства давало повод к объявлению местного или всесоюзного розыска. При его аресте дело-формуляр включалось в следственное дело.

При разработке группы лиц, соучастников одного преступления, районные спецкомендатуры заводили агентурные дела. Это могли быть “групповые побеги, группы по умышленному истреблению или повреждению социалистической и колхозной собственности, религиозные группы, проявившие антисоветские настроения” и т.д. Как и дела-формуляры, агентурные дела по мере надобности переходили в разряд следственных дел и завершались, в зависимости от окраски, передачей их в местные судебные органы, Военный трибунал Западно-Сибирского военного округа или ОСО при НКВД СССР.

Для агентов и осведомителей предусматривалось вознаграждение за труд: материальное (денежное), в том числе для оперативных целей, или в виде “лучшего устройства или перевода в порядке поощрения в лучшие климатические и хозяйственно-трудовые условия”. Полагалось оно тем агентам и осведомителям, по материалам которых были реализованы или находились в стадии реализации агентурные дела и дела-формуляры, а также и тем, кто аккуратно являлся на явки и был дисциплинирован, исправно выполняя данные ему поручения. Особо ценные агенты, вербовавшиеся, главным образом, из членов ВКП(б), представлялись к досрочному освобождению из высылки и могли сами выбирать место жительства в районах расселения спецпереселенцев. Такие дела проходили через ОСП ГУЛАГа и шли на рассмотрение ОСО при НКВД СССР, которому принадлежало последнее слово.

По материалам архива ОСП УНКВД – МВД – МГБ можно выявить динамику и некоторые конкретные результаты деятельности агентурно-оперативной сети среди спецпоселенцев и мобилизованных в промышленность немцев на территории Новосибирской области.

С февраля 1941 г. по февраль 1944 г. агентурной сетью среди спецпоселенцев-немцев, которая не была еще весьма разветвленной, ведали органы НКГБ и отделы по борьбе с бандитизмом (ББ). Они рассматривали дела о “контрреволюционных проявлениях” и бандформированиях. В феврале 1944 г. спецпереселенцы-немцы были переданы ОСП УНКВД, в том числе и на оперативно-чекистское обслуживание. МГБ возобновило свою деятельность в 1948 г., приняв на себя, согласно приказу МВД СССР от 8 марта, “чекистскую работу по выявлению среди спецпереселенцев шпионов, диверсантов, террористов и других враждебных элементов”. Что касается спецпоселенцев, используемых на работах в лагерях и стройках МВД, они оставались в ведении органов МВД.

За ОСП сохранялась агентурно-оперативная сеть, нацеленная на борьбу с побегами и их предупреждением. По сути дела ОСП пришлось создавать эту сеть заново, вербуя агентов, способных сигнализировать о готовящихся побегах в общежитиях, бараках, производственных бригадах, в поселках, ибо вся прежняя сеть была передана органам МГБ. Реорганизация была вызвана введением в действие Постановления Совета Министров СССР от 21 апреля 1948 г. “О ссылке, высылке и спецпоселениях”, которое обязывало МВД установить строгий режим в местах спецпоселения, исключив возможность побегов, усилить борьбу с уголовными проявлениями, организовать точный учет и административный надзор за спецпоселенцами, их обязательное трудовое использование. С помощью осведомительной сети, оставшейся в ведении МВД, необходимо было добиться того, чтобы “о каждом случае подготовки к побегу” комендатура знала заранее, чтобы все склонные к побегам лица могли быть выявлены и взяты на особый учет с установлением за ними постоянного агентурного наблюдения.

Усиление борьбы с побегами, однако, не имело под собой объективных причин. К концу 1940-х гг., в связи со значительным улучшением материального положения спецпоселенцев (в 1949 г. в Западной Сибири был неплохой урожай, и колхозники, а именно в колхозах трудилась основная часть немцев-выселенцев, по выполнении плана хлебозаготовок получили на трудодни приличное количество хлеба – до 10 – 16 центнеров, некоторые смогли обзавестись коровами, взять ссуды, отремонтировали и построили более или менее сносное жилье) число побегов резко сократилось. К тому же осведомление выявило и наличие “здоровых” настроений и “положительных” высказываний у основной части спецпоселенцев. Это решило и судьбу самого ОСП, который был реорганизован в 9-й отдел УМГБ. Отныне он сосредоточивал свое внимание на немцах-репатриантах, положение которых оставалось тяжелым. Они более всего тяготились ужесточившимся с 1948 г. режимом и, как полагали органы, не оставляли надежд на освобождение с помощью “англо-американского блока”. Что же касается выселенцев, как немцев, так и калмыков, то все персональные дела на них в это время были либо закрыты, либо ликвидированы. Надзор за ними сосредоточился, главным образом, в руках “гласного аппарата”: старших десятидворок (один человек примерно на 25 взрослых), бараков, поселков, членов групп содействия (к 1952 г. у немцев он насчитывал 5300 человек).

Итак, когда оперативное обслуживание спецпоселенцев-немцев перешло от УНКГБ к УНКВД, ОСП принял в течение 1944 – 1945 гг. агентурно-осведомительный аппарат по немцам в количестве 337 единиц (15 агентов и 322 осведомителя). За этот же период было принято оперативного учета: агентурных дел – 2, дел-формуляров – 52, учетных дел – 264. Все дела разрабатывались по одной окраске – антисоветский элемент. Когда же в марте 1948 г. ОСП передавал дела УМГБ, агентурно-осведомительная сеть состояла из 1299 человек, в том числе 132 агентов, 1145 осведомителей и 22 резидентов. Было заведено дел оперативного учета на 2404 человек, в том числе 13 агентурных дел на 71 человека, 266 дел-формуляров и 2067 учетных дел. Среди них – 140 по подозрению в шпионаже, 55 по подозрению в националистической деятельности и 659 на изменников и предателей. Даже если не принимать во внимание те дела, которые были оперативно ликвидированы в течение этого времени, можно констатировать их почти семиразовое увеличение.

В 1946 г. перед ОСП была поставлена новая целевая задача – вербовать агентов и осведомителей для разработки оперативного учета тех, “кто давал перспективу выхода на агентуру англо-американского блока”. Такая же задача ставилась и перед остальной, завербованной ранее сетью. Таким образом, органы надзора за спецпоселенцами переходили от поиска антисоветски настроенных людей к выявлению и репрессиям против “англо-американских шпионов”.

Особенно активно такая работа велась в самом Новосибирске среди репатриантов, причем не только немцев, но и калмыков. Каждый репатриант, даже прошедший проверочно-фильтрационный лагерь и направленный на спецпоселение, допрашивался в ОСП. В ходе допросов выявлялись те, кто находился в англо-американской оккупационных зонах, а стало быть, представлял интерес для контрразведки, те, кто служил в немецко-фашистских войсках СС и СД, состоял членом гитлерюгенда, поддерживал связь с заграницей и т.д. В результате часть допрошенных пополняла агентурно-осведомительную сеть, а другая – гораздо большая, зачислялась в разряд подучетного элемента. Так, только в ОСП Новосибирской области из почти 12 тыс. репатриантов-немцев было допрошено 7818 взрослых, и аппарат осведомления вырос и насчитывал 43 резидента, 38 агентов, 580 осведомителей. Седьмая часть допрошенных (1007 человек) взята на оперативный учет в качестве подозреваемых в шпионаже, в военных преступлениях и активном пособничестве врагу. 795 человек “разного антисоветского элемента” уже в 1945 г. подверглось агентурной разра ботке, а 55 арестовано как агенты гестапо, военной разведки и пр. 1

Начав разработку репатриантов в 1945 г., ОСП успел до издания приказа о передаче дел в марте 1948 г. арестовать за политические преступления 144 человека, в том числе “агентов разведок”: немецкой – 23, английской – 11, американской – 5, пособников и предателей – 46, разного антисоветского элемента – 59, причем 41 из них за “антисоветскую пропаганду проамериканских и проанглийских настроений”. Всего же с момента оперативного обслуживания спецпоселенцев, т.е. с сентября 1944 г. по март 1948 г., ОСП арестовал по агентурным делам, делам-формулярам и учетным делам 493 человека за “политические” преступления, в том числе “агентов немецкой разведки и контрразведки – 64, английской разведки – 11, американской – 5, различных пособников и военных преступников – 203".

В этот весьма активный период деятельности ОСП были закончены разработкой и ликвидированы многие как новые, так и старые агентурные дела, кодовые названия которых весьма показательны: Стародумы, Богомолы, Недобитые, Фашисты, Бетбрудеровцы, Недовольные, Клеветники, Сослуживцы, Враждебное гнездо, Антисоветчики, Враги, Мракобесы, Изменники, Стихоплеты и др. Некоторые из этих групп разрабатывались при помощи агентов еще с начала 1940-х гг. Обвинения в адрес участников этих групп стандартны: клевета на советскую действительность, контрреволюционная пораженческая агитация, стремление к свержению советской власти путем вооруженного восстания. Именно так квалифицировались “сборища” религиозных групп, пение песен и чтение стихов, критические замечания в адрес мероприятий советского руководства, недовольство спецпоселенцев своим материальным и общественным положением. Часть групп объединялась органами в организации немцев союзного значения. Таковыми были, к примеру, “Союз борьбы немцев в СССР”, “Союз обеспечения немецких иммигрантов”, “Комитет освобождения немцев”, упоминания о которых встречаются при характеристике агентурных дел2. Речь шла, вероятно, о мнимых организациях, изобретенных оперативными работниками. Однако и вопрос об их реальном существовании подлежит исследованию.

Фабрикация такого рода дел уже после окончания войны, переориентация на выявление “просоюзнических настроений” должны были показать рост числа контрреволюционных преступлений, необходимость расширения сферы деятельности репрессивных органов и агентурно-осведомительной сети. Это на долгие годы обеспечивало органы необходимым для их существования объемом работы.

К началу 1950-х гг. в этой сети появилась еще одна категория: содержатели явочных квартир. Как и резиденты, они вербовались преимущественно из числа членов и кандидатов ВКП(б), однако лица, избранные секретарями первичных организаций, исключались из осведомительной сети. В начале 1951 г. агентурно-осведомительная сеть, обслуживавшая спецпоселенцев-немцев, насчитывала в Новосибирской области 3 тыс. человек (на 16 689 мужчин и 29 752 женщины). Как видим, один осведомитель приходился на 15 взрослых спецпоселенцев. Основная часть их состояла на учете во 2-м, 4-м и 5-м отделах УМГБ и продолжала выявлять шпионов, диверсантов и разного рода контрреволюционные элементы. Меньшая часть обслуживала 9-й отдел УМГБ. Здесь функционировали десять агентов (из 44 на все категории спецпоселенцев) и 366 осведомителей (из 4437), в том числе из репатриантов – восемь агентов и 122 осведомителя, из выселенцев – два агента и 207 осведомителей, из мобилизованных в промышленность – 16 осведомителей, из местных немцев – 21 осведомитель 3 .

Большинство агентов и осведомителей ОСП занималось сбором информации о настроениях спецпоселенцев, систематически представляло материалы о их поведении, связях, “побеговых намерениях”. В поле зрения осведомителей постоянно находились одиночки и те, кто был судим за побеги или другие преступления, кто вел сомнительный образ жизни, был плохо трудоустроен или уклонялся от “общественно-полезного” труда. На склонных к побегам лиц при штабе розыскного отряда с помощью осведомителей составлялся альбом “с описанием полных их установочных и характеризующих данных”, с фотографиями и указаниями возможных путей побега, мест укрытия, связей внутри и за пределами области. Лучшие агенты и осведомители принимали участие в разработке объектов дел оперативных учетов по линиям других отделов. Часть осведомителей (из числа вышеназванных – 42), как правило, характеризовалась в отчетах как неработающая в течение длительного времени. Уклоняющихся от работы по разным причинам, превратившихся в “балласт”, периодически исключали из сети 4 .

Основная часть агентурно-осведомительной сети, как и ранее, состояла на связи у комендантов и помощников комендантов спецкомендатур, незначительная часть – у оперсостава городских и районных отделений МГБ, единицы – у начальников отделений.

В марте 1952 г. в соответствии с приказом МГБ СССР агентурно-осведомительный аппарат по линии 9-го отдела был сокращен на 68%. К этому времени не только резко сократилось число побегов, но стал разлагаться сам режим, основанный на доносах. В отчетах появились жалобы на “неумелое использование” агентов и осведомителей, из-за которого часть их оказалась “расшифрованной”. Другие стали относиться к делу формально, писать в своих донесениях о неотносящихся к делу вещах (задержках зарплаты, продаже водки из-под полы в нерабочее время продавцами лавок и т.п.). Вновь возникла потребность освободиться от балласта и активизировать работу остальных.

Часть активно работавших осведомителей была переведена в отделы, разрабатывавшие “объекты оперативного учета по шпионажу, измене, антисоветскому элементу”. После сокращения аппарата осталось 1228 осведомителей, обслуживавших немцев. При этом возросла роль гласного аппарата.

Агентурные донесения давали повод к возбуждению уголовного преследования по ст.58, к наложению штрафов или ареста за самовольные отлучки с места поселения. Волны арестов, как правило, связывались с важными политическими событиями внутри страны и за рубежом, такими, как выборы в Верховный Совет СССР 1946 г., речь Черчилля в Фултоне весной этого же года, спровоцировавшая активный поиск “просоюзнических намерений” среди спецпоселенцев. Изучалась реакция спецпоселенцев на снижение коммерческих и повышение пайковых цен летом 1946 г., на подписку на заем, на денежную реформу и отмену карточек в 1947 г. (последнее мероприятие вызвало усиление голода и введение распределения хлеба по спискам), на Указ от 26 ноября 1948 г. о 20 годах каторжных работ за побег с места поселения.

Перед каждым советским праздником, днем Октябрьской революции или 1 Мая, органы брали на себя повышенные обязательства: активизировать разработку антисоветского элемента; привлечь к уголовной ответственности и репрессировать лиц, на которых собрано достаточно материала; взять под особый агентурный надзор весь подучетный элемент; усилить вербовки квалифицированной агентуры на “компромматериалах”. Для оказания практической помощи в организации агентурно-оперативной работы в районы командировались опытные оперативные работники. Они помогали очищать агентурную сеть от неспособных осведомителей и сводить агентов в резидентуры. Некоторые активные антисоветские элементы подлежали изоляции на время праздников. Агенты получали при этом специальные задания по случаю приближающегося советского праздника: “наблюдать, не будет ли каких контрреволюционных проявлений и высказываний”.

Так, к выборам 1946 г. ОСП начал подготовку в декабре 1945 г., взяв на учет около 2 тыс. человек “антисоветского, предательского, шпионского и бандитского элемента” среди спецпоселенцев. 32 из них были “задокументированы”, 15 арестованы, а на 17 посланы указания об аресте.

С 1945 г. ОСО стало возвращать назад сфабрикованные на местах дела по ст.58 п.10 УК, которые теперь подлежали переоформлению и рассмотрению в областном суде. Только в этом году областной суд привлек к уголовной ответственности 188 немцев, в том числе 45 по указанной статье. Они получили сроки: от 5 до 10 лет – 18 человек, от года до 5 лет – 20 человек. Большинство (139 человек) были осуждены за другие уголовные преступления. Шпионские дела (ст.58 п.8 УК) рассматривались Военным трибуналом, который кроме расстрела применял и не столь суровую меру в виде 10 лет заключения с поражением в правах до 5 лет. Статистические сведения “О результатах следственной работы”, сведенные в таблицы и приложенные к докладным запискам-отчетам, еще ждут своего исследования.

Агентурно-осведомительный аппарат принимал активное участие в разложении религиозных групп. Помимо вызовов организаторов религиозных сборищ в районные отделения НКВД, которые давали повод рядовым членам заподозрить их в связях с органами, последние распространяли через агентуру слухи, порочащие руководителей групп, сеяли недоверие к ним, создавали видимость их антисоветской деятельности с целью дать властям повод к переселению немцев в Нарым и пр.

Особая ценность осведомительской деятельности для властей заключалась в предотвращении побегов с места поселения и дезертирств с предприятий оборонной промышленности, а также в борьбе с уголовными преступлениями. Агентурные донесения такого рода немедленно шли в аппараты милиции и ББ, которые принимали соответствующие меры. Осведомители помогали в установлении местонахождения бежавших, их связей с родственниками, оказывали неоценимые услуги в соблюдении режима спецпоселения (выявляли самовольные отлучки), в трудовом использовании спецпоселенцев.

Одной из главных задач осведомления являлось выявление настроений спецпоселенцев. Отчеты, как правило, содержат их обстоятельные характеристики, как положительные, так и отрицательные. Отрицательных, связанных с общим недовольством людей тяжелым материальным положением, попранием гражданских прав, было гораздо больше. Это позволяло органам относить всех спецпоселенцев к такой категории населения страны, которая враждебна советской власти. Так, сохранились донесения агентов о реакции немцев на уже упомянутый указ от 26 ноября 1948 г. Когда власти стали брать подписки о невозвращении в родные места, многие, не зная за собой никакой вины, падали в обморок, рыдали, грозили самоубийством, просили: “Не хотим жить каторжанами, лучше поставьте нас всех под автомат, чем мы будем жить, как собаки на цепи”.

Но осведомление давало в руки органам и материал о “незаконных” действиях на местах по отношению к спецпоселенцам руководителей предприятий, организаций, ущемлявших их “законные” права. Соответствующая информация направлялась руководством УНКВД в областной комитет ВКП(б), в областной Исполнительный Комитет, которые предпринимали те или иные ответные меры. Только за один 1947 г. в эти инстанции ушел 21 доклад ОСП о настроениях спецпоселенцев, связанных с трудовым, хозяйственным и бытовым устройством, снабжением, грубым обращением, притеснениями разного рода, использованием не по назначению специалистов с высшим и средним образованием и т.п. В 1949 г. стали практиковаться выступления главы УНКВД Г.Петровского на совещаниях председателей районных исполнительных комитетов о хозяйственном и бытовом устройстве спецпоселенцев, о переселении их в другие районы, где они могли быть обеспечены жильем и пр. С 1950 г. председатель областного исполнительного комитета регулярно направлял председателям районных исполкомов указания “о незаконных действиях некоторых руководителей совхозных и хозяйственных организаций, ущемляющих законные права выселенцев”. Это могли быть невыплаты зарплаты, декретных или отпускных, премий, отказы детям в яслях и в транспорте для подвоза топлива или овощей, необоснованные увольнения с работы, изъятия имущества, оскорбления. Все это рассматривалось как нарушение Постановления СНК СССР от 8 января 1945 г. “О правовом положении спецпереселенцев”. По целому ряду дел местным властям удавалось восстановить справедливость. Как “перегиб”, к примеру, было расценено ими в марте 1950 г. увольнение в Северном районе из школ не только учителей-немцев, но и техничек, дворников, кочегаров, проработавших на своих местах по пять-шесть лет. По настоянию районных отделений МГБ в Мошковском районе была восстановлена на работе акушерка Саберфельд, в Чановском районе вернули дом и скот спецпоселенке Эбель, отнятые у нее председателем колхоза, и пр.5

Гораздо труднее было органам бороться с “законными” ущемлениями прав спецпоселенцев, в том числе с запретами на использование специалистов высокой квалификации в учреждениях просвещения, здравоохранения и др., наложенными самой властью. Неслучайно, в отчетах за 1949 г. констатировалось, что свыше тысячи немцев – квалифицированных специалистов и рабочих не могут быть использованы по специальности, ибо это педагоги, медики и бывшие советские работники, а рабочие – бывшие работники железнодорожного и водного транспорта и связи. Им пришлось переквалифицироваться и приобрести новые специальности.

ОСП считал своей заслугой и то, что благодаря хорошо отлаженной осведомительной сети вовремя предотвращались акции протеста спецпоселенцев. Поэтому, как констатировалось в отчетах, за все время расселения их в Новосибирской области не произошло никаких “политических волынок, банд- или диверсионных актов”.

Тем не менее Управление МВД в качестве превентивной меры настойчиво разрабатывало в 1947 г. план очищения от спецпоселенцев оборонных заводов и режимных городов для дальнейшего использования их лишь на угледобыче, лесоразработках, рудниках и приисках рудно-металлургической и золотодобывающей промышленности, рыбодобыче и в сельском хозяйстве. Предполагалось введение дактилоскопирования части спецпоселенцев (ОУН, ЧСИР, “фольксдойч”, власовцев) и выдачи им своеобразного волчьего билета – персональной книжки с фото и указанием возможных маршрутов передвижения (из села в район через строго определенные пункты). В северных районах области для склонных к побегам спецпоселенцев предлагалось создать особые режимные поселки. Тем самым карательная система, творя миф о своей полезности и важности, не только сохраняла, но и расширяла бы сферу своей деятельности.

Весьма волновал органы и нерешенный вопрос о спецпоселенцах – членах ВКП(б). В Новосибирской области в 1948 г. насчитывалось 360 коммунистов-калмыков и 140 членов и кандидатов ВКП(б)-немцев. Резонно расценивая пребывание спецпоселенцев на спецпоселении как акт политического недоверия к ним государства, местное управление предлагало разобраться с каждым из них персонально. Все, оставленные в партии, подлежали снятию с учета, а все неснятые – исключению из нее 6 . Однако центр не прислушался к мнению местных чекистов.

Автор статьи попыталась приоткрыть совершенно неисследованную из-за закрытости архивов страничку в истории немецкого спецпоселения в Западной Сибири. Все материалы, о которых шла речь, еще предстоит осмыслить. Но совершенно ясно одно: объективную историю российских немцев в годы депортации и спецпоселения невозможно создать без использования этих материалов. Учитывая всю важность документов из архивов НКВД – МВД, научная общественность вправе потребовать их окончательного рассекречивания и передачи в государственные архивы. Для подтверждения сказанного в приложении к статье приводятся выдержки из двух весьма характерных документов.

Приложение 17

Совершенно секретно

Спецсводка 1

ОСП УМВД по НСО (Новосибирская обл. – Л.Б. )

1. Об агентурно-оперативных мероприятиях среди с / п (спецпоселенцев. – Л.Б. ) в связи с проведением 30-й годовщины Октябрьской социалистической революции.

В течение 6 – 7 ноября сего года оперативными группами ОСП на обслуживаемых ими объектах расселения с / п г. Новосибирска проведена следующая работа:

1. Принято оперативными работниками 80 человек агентурно-осведомительной сети, из них: резидентов – 4 чел[овека], агентов – 10 чел[овек], осведомителей – 66 чел[овек].

Принято 90 агентурных донесений, из коих:

а) по делам оперучета – 36,

б) информационных – 54.

2. Подготовлено на вербовку – 8 чел[овек].

3. Завербован 1 содержатель “КК”.

4. Допрошено в порядке фильтрации – 20 немцев-репатриантов.

5. По реализованным делам негласно допрошено 8 чел[овек] (по 7-му отделению).

2. О настроениях с / п в связи с празднованием 30-й годовщины Октябрьской социалистической революции.

В день 7 ноября 1947 г. на демонстрацию вышло незначительное количество с / п. По трем заводам: 564, 617 и 69 вышло всего 232 чел[овека]. Аналогичное положение отмечено и по другим предприятиям. По предварительным данным, низкая явка с / п на демонстрацию объясняется следующими причинами:

а) плохой организацией местных профсоюзных и партийных организаций (так! – Л.Б. ).

б) значительная часть с / п работала в ночную смену с 6 на 7.11 с.г. и после окончания смены на демонстрацию не пошла.

в) многие не вышли (как они говорят) из-за отсутствия хорошей одежды, а некоторые (калмыки) пьянствовали.

г) значительная часть с / п-немцев не пошла на демонстрацию потому, что их не премировали.

Настроение с / п в основном здоровое...

На отдельных предприятиях имели место невыдача зарплаты немцам за их работу и непринятие мер к благоустройству жилищ немцев (необеспечение светом, водой), что вызывало отрицательные суждения...

Зам. начальника ОСП УНКВД по НСО

Подполковник Васильев

Приложение 28

Совершенно секретно

Начальнику Отдела спецпоселений

Министерства Внутренних дел Союза ССР

полковнику тов. Кузнецову

город Москва

Докладная записка
О подписке спецпереселенцев на заем и их настроениях в связи с этим

Материалы, получаемые от агентуры, показывают, что подписка на заем “Восстановление и развитие народного хозяйства СССР” среди спецпереселенцев, работающих на предприятиях города Новосибирска, в основном проходит успешно.

По Заводу 564

В цехе 2 после передачи по радио правительственного сообщения о выпуске нового займа был проведен общецеховой митинг. На этом митинге выступили с / п-немки Бах и Бопп, которые заявили, что они подписываются на полуторамесячный оклад и призвали всех остальных последовать их примеру. После митинга из 36 немок, работающих в этом цехе, сразу же оформили подписку 32 человека в размере 125 – 150% к месячной зарплате. Остальные четверо: Фриц Софья, Генберг Э., Гроссман Э. и Шнейдер В. от подписки воздержались, заявляя, что якобы им никто не помогает в смысле обеспечения одеждой и обувью, а поэтому они не хотят подписываться.

В цехе 16 после митинга все 37 человек немок оформили подписку в размере не ниже полуторамесячного оклада.

По ЖКО завода 15 человек немок также подписались сразу в размере 100 – 130% к месячной зарплате и общая сумма подписки их выразилась в размере 121% к фонду месячной зарплаты.

В бараке 26 завода в момент объявления закона о выпуске займа находилось 55 человек с / п-немок, свободных от работы. После проведенного с ними митинга все они подписались на заем в размере не ниже месячного оклада. Такие: Шмих Паулина подписалась на 160% к месячной зарплате, Шнейдер Элла на 150%, Бопп Наталья – 140%, Моор Галина на 150% и т.д.

Нашлись такие, которые не хотели подписываться на заем, как Дрейлинг Э.И. и Лотц Х.К. Однако после проведенной с ними беседы и они подписались: Дрейлинг при зарплате 619 рублей на 700 рублей, Лотц при зарплате 450 рублей на 500 рублей.

Источник “Евгения” сообщил, что, когда началась подписка на новый заем, с/п-немка Вагнер Мария Яковлевна, высказывая недовольство выпуском займа, в присутствии источника заявила:

“Это только дураки подписываются на заем. Этим паразитам я ни копейки не дала б. Как мне неохота, что существуют колхозы и будет ли такая жизнь, какая была раньше”.

Краймер Мария, поддерживая ее, сказала:

“Да когда же эта проклятая жизнь переменится. Как мои бедные братья мучаются в лесах и за что. Чем подписываться на заем, лучше эти деньги я послала бы своим братьям”.

Вагнер М.Я. происходит из кулацкой семьи, отец ее в 1938 г. арестован органами НКВД.

Подписка по заводу 564 еще продолжается.

По тресту “Сибстанкострой”

После передачи по радио сообщения о выпуске займа, сразу же был проведен митинг. После митинга все с/п оформили подписку. Общая сумма выразилась в 106,2% к фонду месячной зарплаты.

С / п-немец Гунгер Адольф Романович при зарплате 400 рублей подписался на 800 рублей.

По этому тресту зафиксированы следующие отрицательные факты при проверке подписки на заем.

С / п-немец Гайер Иван Федорович, 1921 г. рожд., отказывался от подписки. После беседы с ним уполномоченного по подписке он подписался лишь на 100 рублей при зарплате 300 рублей в месяц.

Другой немец – Винс Николай Генрихович, 1923 г. рожд., подойдя к уполномоченному по подписке Соловьевой, попросил подписать его на 1000 рублей. Когда последняя спросила его, не тяжело ли будет ему платить, так как он получает зарплату 250 рублей в месяц, Винс заявил: “Мне все равно голодать. Подпишусь на 1000 или на 250, безразлично”.

Как сообщает источник “Нахай”, репатриированный немец Куят Даниил Даниилович после передачи по радио сообщения о выпуске займа заявил:

“Я и так мало получаю зарплаты, а им еще буду подписываться на заем. Пойду в контору и скажу, что подписываться на заем не буду”.

После индивидуальной беседы с ним он подписался на 350 рублей. Подписка по тресту “Сибстанкострой” завершена 3-го ночью.

По Горстройтресту

3 мая завершили подписку только по участку 4, где работают 13 человек с / п-немцев, которые все охвачены подпиской.

При зарплате 200 – 250 рублей подписались на месячный оклад. Немец Кеслер Иван в течение 3 и 4 мая, несмотря на неоднократные беседы с ним членов комсода (комиссии содействия. – Л.Б. ), отказался от подписки, заявляя, что он осужден за прогул к принудработам с вычетом 25% из зарплаты и достаточно того, что высчитывают с него в пользу государства...

Завод 69

На 4-м объекте завода (в 2 цехах) работают 108 человек репатриированных немцев, которые в первые же часы объявления закона о выпуске займа все до одного подписались на сумму от 100 до 150% к месячной зарплате.

Такие, как Сайбель Александр Александрович, при зарплате 800 рублей в месяц подписался на 1500 рублей, Битнер А.К. при зарплате 700 рублей подписался на 1200 рублей, Миллер И.К. при зарплате 1020 рублей подписался на 1500 рублей и т.д.

Завод 65

По заводу 65 подписка на заем в основном завершена, подписавшихся менее чем на месячный оклад нет. Некоторые с / п: Зальцман Вера Яковлевна при зарплате 280 рублей в месяц подписалась на 500 рублей, Тиссен Эльза Филипповна при зарплате 500 рублей подписалась на 700 рублей...

В то же время, как сообщает агентура, со стороны с / п по этому заводу имеются следующие разговоры отрицательного характера:

Немка Ребенсдорф Ф. в беседе с источником “Щеблыкиной” заявила, что она “совсем не хотела подписываться на заем, так как за все надо платить, а ничего не заработаешь”, но ее якобы силой заставили подписаться.

Метцель Павлина Андреевна, вернувшись после подписки на заем в барак, заявила, что она тоже совсем не хотела подписываться на заем, но ее весь день мучили, два раза вызывал начальник цеха к себе, обещал дать ордер на платье и ботинки и лишь после этого она согласилась подписаться на заем.

То же заявили немки Триппель Ольга, Бетрамм Анна, Кошке Эльза и Остертах Платина...

По домоуправлению 3 комбината 179, где работают 17 человек немцев, в течение двух часов была закончена подписка и сумма ее выразилась в 125% к фонду месячной зарплаты.

Спецпереселенец-немка Эслауэр Мария Петровна (завод 677) 3 мая при проведении подписки члену комсомола тов. Дружинину заявила:

“Вы предлагаете мне подписаться на 150%... Хотите, чтобы мы с голоду умерли. Я больше чем на 150 рублей не подпишусь”.

При зарплате 750 рублей она подписалась на 450 рублей.

Начальник Отдела спецпоселений

УМВД по НСО генерал-лейтенант Г.Жуков

6 мая 1946 г.

г. Новосибирск
http://www.memo.ru/history/nem/Chapter4.htm

[viktor 2]

Александр, спасибо! Мне кажется, есть смысл, на основе этих сообщений, открыть новую тему: "Режим спецпоселения". Что думают по этому поводу другие участники форума?

[Bangert]

Судьбы немцев-трудармейцев города Сталинска
(по архивным документам отдела кадров шахты "Байдаевская" 1942-1943гг.)
Национальный вопрос всегда был и остаётся в современном многонациональном государстве одним из самых неоднозначных и болезненных. Как показала практика, в решении национальных конфликтов нельзя допускать ущемления в правах одной нации по отношению к другой. В последние годы в нашей стране произошли значительные социально-политические и экономические изменения. Это заставило переосмыслить отношение к национальному вопросу в советском обществе. Решение национального вопроса часто было несправедливым в результате низкой степени компетенции государства. Такое отношение стало одной из причин обострения межнациональных отношений в стране за последние десятилетия. В этой связи, полезно учитывать неудачный опыт решения национальных проблем в прошлом, чтобы не совершать прежних ошибок.
В годы Великой Отечественной войны стала складываться практика использования принудительного труда репрессированных народов в составе так называемых трудармий . Российские немцы оказались самым большим контингентом в трудармии - приблизительно 60-70% от общей численности трудармейцев в 1942-1943 годах . Трудармия сохранилась и в послевоенное время. Одним из малоизвестных и противоречивых сюжетов советской действительности 1950-х годов является история трудармий.
Трудармия как часть репрессивной политики значительно изменила жизнь народа. Немцы, проживавшие до депортации большей частью в компактных поселениях, были расселены по обширным просторам Сибири, Казахстана и Средней Азии. Рабочие кадры угольной промышленности Кузбасса также были значительно пополнены трудармейцами. Принудительный труд, проживание в условиях спецпоселений отрицательно сказались на численности, сохранении языка и культурно-бытовых особенностей, национальном самосознании переселённого народа.
Проблемами принудительного трудового использования репрессированных народов, в частности немцев, в угольной промышленности Кузбасса в последние годы занимались многие исследователи . Но изучение и освещение положения немцев-трудармейцев, предпринятое по архивным материалам отдела кадров шахты "Байдаевская", позволяет значительно расширить базу данных и конкретизировать вклад немцев-трудармейцев в развитие угольной промышленности отдельного региона.
Шахта "Байдаевская" расположена в центральной части Байдаевского месторождения в Орджоникидзевском районе г. Новокузнецка. Законодательных актов об ее образовании не сохранилось, но в документальных материалах маркшейдерского отдела есть сведения, что шахта была заложена в 1938 г. и сдана в эксплуатацию в 1940 г. В ГАКО на постоянном хранении числятся документальные материалы шахты в количестве 86 единиц, но в архиве этих документов не оказалось .
Особую категорию принудительных рабочих шахты составляли лица немецкой национальности, мобилизованные в трудовую армию в соответствии с постановлением ГКО от 7 октября 1941 года. Согласно "Инструкции по использованию на предприятиях Наркомугля мобилизованных немцев", изданной под грифом "Совершенно секретно", эти люди были организованы в рабочие колонны, размещены в казармах-бараках и изолированы от общества.
Немцы привлекались к принудительному труду в угольной промышленности и на основании постановления ГКО СССР №2383сс (от 7 октября 1942 года) "О дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР" и 33960сс (от 19 августа 1943 года), постановления Совнаркома СССР №1030-510сс "О народнохозяйственном плане третьего квартала 1942 года" (от 15 июля 1942 года) .
Постановления предусматривали мобилизацию мужчин и женщин немецкой национальности в рабочие колонны НКВД для дальнейшего использования в угольной промышленности и размещения их в охраняемых лагерных пунктах - зонах.
Основой нашего исследования стали воспоминания родственников трудармейцев, документы их семейных архивов, личные карточки немцев-трудармейцев из архива шахты "Байдаевская", уволенных в период 1942 - 1943 года. Архив сохранился не полностью, однако даёт богатейший материал для исследования.
Личные карточки трудармейцев сшиты и переплетены в виде книг. Карточки имеют несколько нумераций, в них отсутствуют фотографии трудармейцев. В каждой книге с личными карточками прилагается список трудармейцев в алфавитном порядке. Большая часть личных карточек в плохой сохранности, многие заполнены неразборчивым почерком, а некоторые - лишь частично. Некоторые карточки записаны на листах книг, журналов, на обоях и оберточной бумаге.
Личные карточки являются уникальными по своей информационной насыщенности документами. Они содержит фамилию, имя и отчество, данные о месте рождения, национальности, месте жительства до войны, семейном положении, о знании иностранного языка, социальном происхождении И положении, образовании и партийности, о специальности до войны и способе использования труда на шахте, о стаже работы, названии военкоматов и времени мобилизации в трудармию, наличии документов.
В качестве примера приведем одну из личных карточек:
Кольм Андрей Яковлевич, 1925 года рождения. Место рождения - Омская обл., Ульяновский район, колхоз им. Сталина.
Образование - 3 класса, беспартийный, не судим.
Специальность - нет.
Происхождение - крестьянское.
Прибыл на шахту из Омской обл.
Адрес - Кагановича, 1.
16.09.42 1 уч в/лопат.
09.10.42 погрузка грузчик
09.02.43 п/тр ч/раб
16.03.43 бригада по борьбе с вес. водами
13.10.43 арестован, снят с комплекта .
В подавляющем большинстве личных карточек сделана запись "уволен с ком-плекта", дата и причина: по болезни, дезертировал, переведен на другое предприятие, в зону, на место поселения, погиб в шахте, осужден, арестован. Фамилии трудармейцев и место их рождения часто искажены, так как данные вносились сотрудником отдела кадров со слов, зачастую неразборчивым почерком и с грамматическими ошибками.
Нами были обработаны только личные карточки мобилизованных немцев. На шахте среди трудармейцев были казахи, молдаване, украинцы, белорусы, крымские татары и лица других национальностей, даже американец. Сохранность книг регистрации поступивших на шахту даёт минимум информации. Поэтому мы их практически не использовали. Так как работа с личными карточками в архиве требует очень много времени, мы ограничили хронологические рамки нашего исследования 1942-1943 годами. Кроме того, в нашем распоряжении были лишь документы учета уволенных, по которым невозможно проследить количество поступивших на шахту трудармейцев. Списков прибывших на шахту в архиве нет. Следовательно, данный архивный материал не отражает полную достоверную информацию о немцах - трудармейцах и носит оценочный характер.
По личным карточкам выявлено, что на шахте "Байдаевская" трудармейцы стали использоваться с 1942 г. Просмотр архива отдела кадров шахты "Байдаевская" на конец 1941 г. показал, что в это время трудармейцев на шахте не было. Для получения максимальной информации из личных карточек мы составили методику их обработки.
Личные карточки трудармейцев, уволенных в период 1942-1943 гг. с шахты "Байдаевская", составили 3 книги:


книга личных карточек по отделу кадров шахты "Байдаевская", буквы от "А-К", содержит 509 личных карточек, из них 106 немцев-трудармейцев.

книга личных карточек от "И-С" содержит 398 личных карточек, из них 52 личные карточки немцев.

книга от "Т-Я" включает 271 личную карточку, немцев из них - 53.

Таким образом, с шахты "Байдаевская" в период 1942-1943 гг. было уволено 1178 человек. Нами были просмотрены все эти личные карточки, для изучения мы отобрали личные карточки 211 немцев-трудармейцев. Предварительное знакомство с архивом подтвердило предположение, что количество немцев-трудармейцев, работавших на шахте "Байдаевская" в то время, было значительно большим. Среди трудармейцев преобладали мужчины - 177 человек, женщин было меньше - 34.
В инструкции по использованию на предприятиях Наркомугля мобилизованных немцев от 11 ноября 1942 г. в пункте №14 рассматривается порядок приема мобилизованных. Прием мобилизованных на шахту производился комиссией в составе заведующего шахтой, заместителя начальника отряда, врача и лица, сдающего партию мобилизованных.
Комиссия составляла акт приема мобилизованных в 3 экземплярах, к которым должны были прилагаться именные списки прибывающих с указанием в отношении каждого из них специальности, возраста, физического и санитарного состояния, наличие постельных принадлежностей, номера и даты выдачи паспортов и военных билетов. Паспорт и военный билет мобилизованные сдавали.
Все вновь прибывшие подвергались санобработке. Женщины размещались отдельно от мужчин.
Возрастные рамки мобилизованных мужчин от 15 до 57 лет, женщин - от 15 до 45 лет. Из 177 мужчин имели возраст 15 лет - 6 человек, 16 лет - 13 человек, 17 лет - 18 человек, 18 лет - 15 человек, 50 лет - 7 человек, 55 лет - 2 человека, 56 лет - 2 человека, 57 лет - 2 человека. Из 34 женщин имели возраст 15 лет - 1 человек, 18 лет - 6 человек, 20-23 года - 9 человек, 45 лет - 3 человека.
В 1942 году на шахту прибыло 69 мужчин, в 1943 году - 105, у троих дата поступления неизвестна. Женщин прибыло в 1942 году - одна, в 1943 году - 32.
Большинство немцев были грамотными. На 177 мужчин приходилось неграмотных - 12 человек, малограмотных - 12 человек: 1 класс образования - 1 человек, 2 класса - 13 человек, 3 класса - 20 человек, 4 класса - 54 человека, 5 классов - 17 человек, 6 классов - 6 человек, 7 классов - 28 человек, 9 классов - 2 человека, 10 классов - 3 человека. Среднее образование имели 15 мужчин, среднее техническое - 3 человека. Были и закончившие 1 курс института - 2 человека. Высшее образование было у 3 человек. Об образовании шести немцев сведения отсутствуют.
Среди женщин высшее образование имела только одна. Неграмотными были 2 женщины, малограмотными 5. 2 класса образования имели - 2 человека, 3 класса - 2, 4 класса - 10, 5 классов - 4, 6 классов - 2, 8 классов - 2, среднее образование имели - 3, среднее медицинское - 1, первый курс института - 1. В личных карточках образование не указано у 5 женщин.
Специальности мужчин до депортации: ветеринарный санитар, бухгалтер, сплавщик, связист, плотник, тракторист, учитель, ткач, счетовод, молотобоец, са-пожник, слесарь, шорник, каменщик, продавец, сапожник, токарь, электрик, пекарь, бондарь, кузнец, механик, юрист, машинист, столяр, повар, стекольщик, кондитер, начальник снабжения, моторист, фотограф, шофер, портной, рабочий. На шахте они использовались как грузчики, вагонолопатчики, чернорабочие, забойщики, плотники, конюхи, коноводы, проходчики, сцепщики, породовыборщики, лесогрузчики.
Мужчин без специальности было 45 человек, в основном они были жителями сельской местности. У 40 человек данные о профессии вообще отсутствуют.
Женщины до войны были учителями, заведующими магазинами, медсестрами, портнихами, сельхозработницами. Из 34 женщин специальностей не имели две, у 14 женщин специальности не указаны. На шахте представители слабого пола работали наравне с мужчинами чернорабочими, вагонолопатчицами, породоотбойщицами, грузчицами, чистильщицами путей, уборщицами, сортировщицами, на лесодоставке.
Таким образом, преобладающее большинство трудармейцев использовалось без учета их специальности, на неквалифицированной работе, и среди мобилизованных немцев не проводилась техническая учеба. Подготовка немцев-трудармейцев по шахтовым специальностям затруднялась и из-за слабого знания русского языка немцами. Кроме того, стало практикой перебрасывать мобилизованных с участка на участок на различные должности. Подобное отношение отрицательно сказывалось на выполнении плана по добыче угля.
На шахту немки были мобилизованы: из Омской области - 18 чел.; из Новосибирской области - 13 чел.; из г. Москва, г. Сталинска и с. Атаманово - по 1 чел.
География мобилизации мужчин значительно шире: Восточный Казахстан - 52 чел.; Алтайский край - 41 чел.; Новосибирская область - 20 чел.; Омская область - 29 чел.; Красноярский край - 9 чел.; г. Осинники - 22 чел.; Сталинская область - 5 чел.; Пензенская область - 2 чел.; Донбасс - 2 чел.; Смоленская область, Молдавская область, Азербайджанская область, г. Вологда, Хантымансийский округ, Орловская область, Кемеровская область, Поволжье, Сургутская область, г. Москва — по 1 человеку. Нет данных для 7 человек.
Среди мобилизованных немцев шахты "Байдаевская" можно выделить три ка-тегории: мобилизованные с мест спецпоселения (наибольшее количество), мобилизованные в местах постоянного проживания, мобилизованные из рядов Красной Армии.
Продолжительность работы "на комплекте" каждого трудармейца по личным карточкам установить не удалось, так как не у всех указаны точные данные поступления и увольнения. Часто указан только год. Точно указаны даты в личных карточках у 93 мужчин и у 22 женщин.
Одна проработала "на комплекте" 16 месяцев, затем ее перевели в зону. 3 женщины проработали 7 месяцев, 2 женщины - 6 месяцев, 3 женщины - 5 месяцев, 2 женщины - 2 месяца. По 1 месяцу отработало 11 женщин, большинство которых дезертировало.
Продолжительность работы мужчин "на комплекте" составляла от 1 до 16 месяцев: 1 месяц - 15 человек, 2 месяца - 16 человек, 3 месяца - 10 человек, 4 ме-сяца - 10 человек, 5 месяцев - 8 человек, 6 месяцев -11 человек, 7, 8 и 9 месяцев - 5 человек, 10 месяцев - 6 человек, 11 и 16 месяцев - 1 человек.
По инструкции трудомобилизованые немцы должны были содержаться в специально построенных зонах и изолированы от остального населения. Зоны должны иметь ограждение в виде забора, штакетника или изгороди из колючей проволоки. На территории зоны располагались бараки-общежития, баня, столовая, ремонтные и пошивочные мастерские, парикмахерская, гауптвахта. Но инструкции часто нарушались, мобилизованные проживали и на частных квартирах. Так, в приказе народного комиссара угольной промышленности СССР №253 А/с от 29 апреля 1943 года говорится, что на шахте "Байдаевская" треста Куйбышевуголь более 40 немцев расселены на частных квартирах . В личных карточках указаны следующие места проживания: Кагановича 1/8; Верхняя Колония; В/К, Кагановича; В/К, общежитие №4; В/К, барак №4; Крупская; Штольневая №4; Пром. Площадка №3.
Сопоставив все названия, мы пришли к выводу, что понятие "Верхняя Колония" и "зона" одно и то же. Название "Верхняя Колония" существует и сейчас. Так называется территория рядом с шахтой. Почти во всех личных карточках отмечено, что: документов нет, а в некоторых указано что паспорт, трудовая книжка, свидетельство о рождении сданы в зону.
Тяжелые условия труда и проживания вынуждали людей дезертировать. В целом по Сибири дезертиры среди трудармейцев-немцев составляли около 10% в год. Большинство побегов приходилось на 1943 год. Так, с шахты "Байдаевская" за период 1942-1943 гг. из 211 человек дезертировало 48 мужчин и 18 женщин. В процентном отношении женщины дезертировали чаще, чем мужчины.
По инструкции НКУП СССР В. Бахрушина от 11 ноября 1942 года в п. 7 указывается: "принять необходимые меры, предупреждающие возможность дезертирства мобилизованных немцев" . Но в реальной жизни инструкции нарушались, выполнялись нестрого.
Куда же бежали немцы-трудармейцы? На что они надеялись в условиях военного времени, когда вся жизнь репрессированных регламентировалась инструкциями и постановлениями? Бежавших немцев охотно принимали в колхозы из-за недостатка рабочей силы, откуда они писали письма своим знакомым, работающим по мобилизации на шахтах. Подобные письма подстрекали к дезертирству других . Иногда немцы бежали к своим родным на поселения. Например, Кель Христинья Яковлевна (л/к 446, книга А-К):
Год рождения -1910.
Место рождения - Воронежская область, деревня Рыбное.
Образование - неграмотная.
Судимость - нет.
Специальность - рабочая.
Прибыла - колхоз Атаманово.
Домашний адрес - улица Штольная, 2
Неизвестно куда убыла в 1943 году.
В личной карточке Кель сделана запись - "неизвестно куда выбыла". Но нам удалось выяснить, что Христинья Яковлевна Кель всю жизнь прожила и умерла в деревне Атаманово. В настоящее время ее дети и внуки проживают в Германии.
Бинеман Федор Федорович (л/к №98, из книги уволенных А-К).
Год рождения -1928.
Место рождения - Саратовская область, город Маркштадт.
Образование - 4 класса.
Партийность - беспартийный.
Специальность - нет.
Происхождение - крестьянин.
Положение - рабочий.
Прибыл на шахту - Новосибирская область, Болотнинский район, д. Радионовка.
Адрес - В.К. №4.
Квалификация рабочий.
Член профсоюза нет.
Отношение к военной службе нет.
Наличие документа нет.
Снят с комплекта как дезертир 3 ноября 1943 года.

За нарушение установленных инструкциями правил трудармейцы несли тяжелые наказания. Они подвергались аресту и содержались на гауптвахтах. Содержащиеся под арестом использовались на самых тяжелых работах внутри зоны. Продолжительность рабочего дня 12 часов, без отдыха, кроме перерыва на обед. Норма питания арестованных составляла 50% от обычной . В личных карточках встречается запись: осужден на 25% от нормы питания сроком на 3 месяца, 4 меся-ца, 6 месяцев. Причиной осуждения могли стать попытки побега, антисоветские настроения, невыполнения дневной нормы и т. д. Из 177 мужчин были арестованы 17, осуждены на 25% 30 немцев, причем дважды были осуждены 10 человек, трижды 2 человека. 1 немец был осужден 4 раза. Срок осуждения от 4 месяцев до 1 года. Умерло 10 человек. Причины заболеваний и смертности чиновники НКВД не скрывали: истощение, недоедание и переутомление, отсутствие одежды, обуви, антисанитарные условия проживания, отсутствие своевременной медицинской помощи, высокий производственный травматизм. С комплекта по болезни снято 18 немцев-трудармейцев, в зону 16 человек. В 55 личных карточках нет сведений о дальнейших судьбах трудармейцев, только дата увольнения. Сняты с комплекта на лесогавань 2 человека, переведены на другие угольные предприятия 2 человека.
Среди женщин из 34 немок: 1 направлена на другое угольное предприятие, сняты "с комплекта" в зону 4 женщины, по болезни домой 1. У 9 женщин в личных карточках сведения о дальнейшей судьбе отсутствуют.
Таким образом, анализ собранного материала позволяет сделать следующие выводы: наибольшее количество немцев были мобилизованы на шахту "Байдаевская" с мест спецпоселений, мужчин было больше женщин, все документы у мобилизованных изымались, немцы составляли 18% от общего числа уволившихся с шахты в 1942-1943 гг., большая часть мобилизованных имели начальное и специальное образование, труд мобилизованных использовался без учета их специальности на неквалифицированной работе, трудомобилизованные содержались в особых зонах и были изолированы от населения, за нарушения полагались тяжкие наказания, тяжелые условия труда и проживания вынуждали людей дезертировать. В эти годы трудно приходилось всем, но положение трудоармейцев немецкой национальности, которых "использовали" в угольной промышленности, было особенно тяжелым.
Е. Констанц

[Lilija Marx]

Александр, спасибо! Мне кажется, есть смысл, на основе этих сообщений, открыть новую тему: "Режим спецпоселения". Что думают по этому поводу другие участники форума?

Хорошая идея. Думаю, я приму участие в обсуждении этой темы.

Пока хочу поделиться песней выгнанных (так я перевела) немцев Поволжья, которую я случайно обнаружила в маминых бумагах. Раньше я думала, что это - молитва. Но как- то на этом сайте мне вспоминается немецкий язык, я практически всё поняла и прочувствовала. Не знаю: откуда у мамы эта песня. Или из НОЕС ЛЕБЕН, или подружки по трудармии ей прислали, а вдруг они ещё в трудармии её пели?





Я ничего не исправляла. Мама часто союз "и" писала по-русски.

[golos]

Пока хочу поделиться песней выгнанных (так я перевела) немцев Поволжья, которую я случайно обнаружила в маминых бумагах.

Здесь http://www.winter-zeulenroda.de/webseiten/verjagte.htm она тоже есть (вторая сверху).

И еще здесь http://www.hausderheimat-nuernberg.de/archiv_2003.html

[menges]

Lilija Marx писал(а):
Пока хочу поделиться песней выгнанных (так я перевела) немцев Поволжья, которую я случайно обнаружила в маминых бумагах.

Здесь http://www.adiga.de/kraubner в разделе "Тексты и переводы песен"

Lied der Wolgadeutschen (1941-1956).
Баллада о российских немцах, перевод Натальи Краубнер. Исполняет ансамбль "Лорелея"

Voller Sehnsucht nach der Heimat
ist mein Herz hier ganz erfüllt,
und in weiter, weiter Ferne
sich dein Bild vor mir enthüllt.
Neunzehnhunderteinundvierzig
kam das bitter' böse Wort-
Und wir Deutschen von der Wolga
mussten nach Sibirien fort.


Alles mussten wir verlassen:
Haus und Hof, das Vieh und Land,
Felder, Wälder und die Wolga,
dort wo unsere Wiege stand.
Hunde heulten, Kinder weinten,
Eltern blieben stumm vor Schmerz:
Abschied nehmen von den Seinen,
allen blutete das Herz.


Der Erlass zu der Vertreibung
hat uns Unrecht angetan,
die Soldaten ohne Gnade
trieben uns zur Eisenbahn.
Es ging fort beim Sturm und Regen
In der späten kalten Nacht.
Auf den weiten, dunklen Wegen
hat Herr Jesus uns bewacht.


Ach wie traurig, ach wie elend
schritt der letzte Tag einher:
Von der Heimat Abschied nehmen,
ach wie war es uns so schwer.
In Sibiriens großen Weiten
wurden wir dann so zerstreut,
so das bis in unsere Zeiten
Verwandte suchen Ihre Leut'.


Alle Männer, Frauen, Mädchen
mussten in die Trudarmee.
Kinder schrien um die Eltern,
es tat das Herz in Liebe weh.
Wie viel arme Waisenkinder
irrten in der Welt umher,
von der Heimat weggerissen,
wo die Häuser standen leer.


In der Trudarmee – die Männer,
keiner weiß es, wo sie sind.
Gibt es noch ein Wiedersehen
für den Mann mit Weib und Kind?
Auch die Frauen mussten bitter
schuften in der Trudarmee,
sorgten sich um Eltern, Kinder,
und das Herz tat ihnen weh.


Die Baraken, wo wir schliefen,
war' n umzäunt mit Stacheldraht.
Jeden Tag durch Tor getrieben,
zählte uns ein Wachsoldat.
Und die Menschen sind gestorben,
sind verhungert voller Qual,
Denn es waren sehr, sehr viele,
niemand kennt die große Zahl.


Wie viel Arme mussten leiden,
teilten sich das letzte Brot.
Niemand konnte sie begleiten,
nur allein der liebe Gott.
Trotz der Armut unter Fremden
groß geworden manches Kind,
nur es weiß nicht, wo begraben
seine liebe Eltern sind.


Wo die Wolgastrom sich windet,
leuchtend zieht sein Silberband,
unsere Heimat ward gegründet,
hieß sie Berg- und Wiesenland.
Dort bebauten unsre Ahnen
Urwaldgrund und Steppensand,
trugen froh des Glaubens Fahnen -
deutsches Volk im Bauernstand.


Unsere Sprache, unsere Sitten
hatten wir uns treu bewahrt.
Ob wir vieles auch erlitten,
nie verlor sich unsere Art.
Lasst die Welt ja nie vergessen
unsren schweren Schicksalsweg!
Lasst die Völker immer wissen,
wer die Schuld und Unglück trägt.


Von der Wolga kühlem Strande
und der lieben Elternhaus
zogen wir durch fremde Lande
wieder in die Welt hinaus.
Voller Sehnsucht nach der Heimat
ist mein Herz hier ganz erfüllt,
und in weiter, weiter Ferne
sich dein Bild vor mir enthüllt.



Баллада о депортированных российских немцах

Боль души пройдет не скоро.
Здесь, от родины вдали
Сквозь бескрайние просторы
Вижу свет родной земли.
Сорок первый — лихолетье.
Окрик грубый прогремел:
Rußlanddeutsche! Прочь с Поволжья!
Жить в Сибири — ваш удел.

Покидаю дом надолго,
Оставляю землю, сад,
Поле, лес, родную Волгу,
Колыбель, где спал мой брат.
Лай собак и плач детишек.
И бессилье стариков.
Расставанья ропот слышен,
Сердце бьется у висков.

Тот указ несправедливый
Всех нас выслать повелел.
И солдаты шли сквозь ливень,
Гнали нас под беспредел.
Ночь темна. Холодный ветер.
Поезд длинный подкатил.
Мы молились в это вечер,
Чтоб Господь нас сохранил.

День последний завершался,
Предвещая скорбный путь.
С милой родиной прощался,
От тоски сдавило грудь.
По сибирским тем просторам
Раскидала нас беда.
Многих не увидим скоро,
Многих — вовсе никогда.

Вот она беда-кручина —
Ты в трудармию попал.
Дети, женщины, мужчины -
Каждый мучился, страдал.
Дети-сироты остались
Без отцов и матерей.
И голодные скитались,
Оторвавшись от корней.

Трудармейцы — гнет на сердце.
Жизнь в семье запрещена:
Мать не знает, где ребенок,
Муж не знает, где жена.
Наши жены на работе
Надрывались день и ночь
С думой горькой: как там дети,
Как родителям помочь?

Из бараков утром ранним
Выгоняли нас, как скот.
У ворот стоял охранник,
Пересчитывал народ.
За колючим огражденьем
Смерть с косою стерегла.
Сколько их без сожаленья
За собою увела.

Голодали. Хлеб последний
Разделяли меж собой.
Лишь Господь поможет бедным,
Заслонит своей рукой.
Всех детей мы опекали,
Защищали, берегли.
Их родители пропали
Средь лесов чужой земли.

Там, где Волга, извиваясь,
Отливает серебром,
Луг и горы повстречались,
Опустев, стоит мой дом .
Наши предки покоряли
Лес густой, песок степей.
Вера в Бога помогала
Быть опорой для семей.

Наш язык и наши нравы,
Их мы свято берегли,
Хоть страдали от бесправья,
Сохраняли, как могли.
Никогда мы не забудем
Горьких и безвинных слез.
Но и тех мы не забудем,
Кто беду и смерть нам нес.

От родительского дома
И от волжских берегов
Шли дорогой незнакомой
В мир чужой искать свой кров.
Боль души пройдет не скоро.
Здесь, от родины вдали
Сквозь сибирские просторы
Вижу свет родной земли.

[justin]

немецкие трудармейцы
* В начале сентября 72 лет назад началась масштабная кампания по переселению советских немцев из центральных и южных областей СССР - в Сибирь, на Урал, в Казахстан. Насильственной депортации тогда подверглись сотни тысяч человек.
Из этих людей была сформирована трудармия.
*
Video :короткое

http://www.youtube.com/watch?v=fIKGz9l5 ... detailpage

[Lilija Marx]

Не знаю: откуда у мамы эта песня. Или из НОЕС ЛЕБЕН, или подружки по трудармии ей прислали, а вдруг они ещё в трудармии её пели?

Изображение

Изображение

Пока хочу поделиться песней выгнанных (так я перевела) немцев Поволжья, которую я случайно обнаружила в маминых бумагах.

Здесь http://www.winter-zeulenroda.de/webseiten/verjagte.htm она тоже есть (вторая сверху).

Вот как записана песня по ссылке.
LIED DER VERJAGTEN

WOLGADEUTSCHEN

(Folklore aus der Trudarmee)



Aus der Heimat mußten ziehen

die Verjagten, arm und reich

fort, wo keine Rosen blühen.

Ale waren sie nun gleich.



Ach, wie traurig, ach wie elend

schritt der letzte Tag einher:

Von der Heimat Abschied nehmen —

Ach, wie war es uns so schwer!



Es ging fort bei Sturm und Regen

In der späten Sommernacht.

Auf den weiten, finstren Wegen

Hat Herr Jesus uns bewacht.



Wieviel Arme mußten leiden,

teilten sich das letzte Brot.

Niemand konnte sie begleiten,

nur allein der Liebe Gott!



Wieviel arme Waisenkinder

irrten in der Welt umher,

von der Heimat weggerissen,

wo die Häuser standen leer.



In der Trudarmee — die Männer!

Keiner weiß es, wo sie sind.

Gibt es noch ein Wiedersehen

Für den Mann mit Weib und Kind?



Auch die Weiber mußten später

schuften in der Trudarmee,

sorgten sich um Eltern, Kinder.

Und das Herz tat ihnen weh.



Doch wir haben Gottvertrauen,

tragen still das schwere Los.

Unsren Jammer, unsre Leiden

legen wir in Jesus' Schoß.



Wieviel Tränen sind vergossen,

wieviel Seufzer ohne Zahl.

Tage, Jahre sind verflossen

seit dem Unglück dazumal.



Doch wir setzen das Vertrauen

in den großen lieben Gott,

der uns niemals wird verlassen,

wird uns helfen aus der Not.

Eingesandt von Erna Gruber

Я обратила внимание, что эта песня - (Folklore aus der Trudarmee) в пересказе von Erna Gruber. Теперь я ещё больше подозреваю, что эту песню пели в трудармии.

[wali59]

Aus der Heimat mußten ziehen

die Verjagten, arm und reich

fort, wo keine Rosen blühen.

Ale waren sie nun gleich.

[youtube]http://www.youtube.com/watch?v=6na0efTuMRI[/youtube]

Что-то обьединяет эти две песни.